Война - Всеволод Витальевич Вишневский

не вдыхать газ, разбивали спекшуюся корку угля. Физические усилия, торопливость и нервирующее сознание опасности вызывали учащенное глубокое дыхание. Люди бледнели, задыхались, но прерывать работу воспрещалось, так как шуровка и загрузка не ждали: газ должен был поступать к мартенам точно, в определенных количествах и определенных качеств. Подступала тошнота, учащался пульс.

— Давай, давай, ребята!

Гнали «экстру»: заказ для Балтийского флота. Упавших без сознания выволакивали во двор. Единственной мерой предосторожности было бы удаление газа путем усовершенствованной вентиляции, но это не входило в расчеты дирекции, к сведению не принималось, и посему в железоделательной и сталелитейной промышленности империи десять процентов всех повреждений, травм и смертей рабочих относились к отравлению газами.

Функции рабочих были хозяином определены так: «Давать мне наибольшее количество металла, наивысшего качества, в наименьший срок, за наименьшую цену». Это внушалось, внедрялось, вбивалось безостановочно всей той практикой и теорией, которые были в то время законом на всех широтах и долготах земли.

—

Узкоколейка гнала к мартенам мульды[8] с ломью (скрапом) — обсечками рельсов, железной и стальной листовой мелочью, полосовой, фасонной, бракованными литниками, чугуном и известью. Вагонетки летели со свистом сквозь пар и дым.

Паровичок водил машинист. От него шел острый запах йодоформа: машинист болел, от худосочия все тело его покрылось чирьями. Для экономии он лечился сам: осторожно на ходу, в определенные часы, разматывал бинты и присыпал язвы желтым порошком. Он часто гонял кочегара за сороковкой или полбутылкой к заводскому спиртоносу. Когда паровичок стоял, машинист и кочегар, выпив и подбодрясь, пели романсы о любви… Кочегар мечтал «нечаянно» налететь на кого-нибудь из администрации и посмотреть на его «требуху». Паровичок мчался, качаясь и трясясь, поливая заросшее травой полотно жидкими теплыми струйками, пробивавшимися из краников и флянцев.

Паровичок мотался, свистел, грохотал, влетая в грандиозные коридоры закопченных строений, подскакивал на стыках и стрелках, уносился от матерщины шагавших по шпалам и шарахавшихся в сторону рабочих и, повинуясь порядку вещей, неустанно гнал мульды. В грохоте кочегар, подкинув угля, орал машинисту:

— Знаешь, как дьяк и поп с богом в очко играли? А? В очко-о! Играли, играли, дьяк и говорит попу на ухо, попу говори-ит (Эй, давай свисток!..): «А как же он, всемогущий, ежли я пойду козырным тузом, а? Чем покроет?» А поп дьяку и шепчет: «Дура, ужли он тебе хошь одного туза сдаст?» А? Охо-хо-ха-ха! Вот дьявол, а?

Оба смеялись, а паровичок мчался вперед, и у машиниста от тряски болталась на тощем животе потемневшая медная часовая цепочка, которую он носил так же, как носят машинисты царских и курьерских поездов на Николаевской дороге.

Когда паровичок ходил в дальний край завода — к пустырю и к взморью, — это называлось «поездка на дачу». Там были запахи моря, трав и цветов. Там хотелось двигаться и шутить. Там рождалось ощущенье того, что действительно есть трава, вода, воздух и вообще жизнь.

— Давай трогай, отец благочинный!

Кочегар с яростью рванул дверку топки.

— Гони лом! Мечтаешь? Не полагается.

Один раз в паровичке они нашли листок. На листке мелким шрифтом, в середине, было напечатано:

«…все средства для развития производства превращаются в средства подчинения и эксплуатации производителя, уродуют рабочего, делая из него неполного человека, принижают его до роли придатка машины… все время его жизни превращают в рабочее время, бросают его жену и детей под Джаггернаутову колесницу капитала»[9].

И добавлено, что это сказал «основоположник ученья Маркс».

Прочитали с опаской, каждый про себя, успокаиваясь на том, что читали оба. Этот листок они, прочтя, кинули в топку. Листок несколько секунд висел там в воздухе, потом, вспыхнув, растворился, исчез, погиб, но мысли о прочитанном — остались.

— А ведь верно пишут?

— Верно, только Джернаутова — это что?

— Не знаю. Валяй трогай!

***

Языгов осматривал цеха своего завода, проверял все фазы производства и констатировал в сотый раз поразительное несовершенство процесса — и на своем предприятии и на всех им изученных в России и на Западе.

Он рассматривал процесс с точки зрения будущих прибылей и возмущался его недостаточной продуктивностью… Владелец представил себе идеальное агрегированное оборудование, работающее непрерывно, от первой до последней стадии автоматически: от момента засыпки угля и шихты до выпуска собранного и готового для полигона орудия. В сущности, полагал он, это возможно. Человек, прошедший путь от каменного топора до заводов «Steel Corporation» и Krupp'a, сможет додуматься и до комбинированного завода-автомата.

Языгов вновь и вновь продумывал переустройства, особо необходимые в свете сложившихся за последнее время отношений с работополучателями. Статистика, за которой ой пристально наблюдал, давала следующие показатели[10]:

и по предварительным данным–1912 год уже давал до 2000 забастовок с 700000 — 800000 участников.

Предстояли огромной важности решения. Языгов предвидел враждебную инертность бюрократов в министерстве торговли и промышленности, в морском министерстве; он предвидел напор рабочих, учитывал их возраставшую силу. Но он опирался на опыт Запада, его финансовое содействие и на «великолепные» результаты последних лет, показавшие, что русская промышленность за десятилетие с немногим, несмотря на удары 1905 года, подняла доходы на шестьдесят процентов и по концентрации живой наемной силы уже превосходила Запад, уступая ему, однако, в абсолютных показателях.

Началась жестокая война за изгнание или сокращение людей опасных, требовательных и политически неблагонадежных… Система работодателей выступала против всех рабочих и каждого из них в отдельности, за производство автоматизированное, менее зависимое от живой рабочей силы, предельно ускоренное и предельно прибыльное.

А пока вся жизнь рабочих заключалась для Языгова и ему подобных в краткой формуле: «Они мне стоят четыре процента себестоимости стали». Сталь же продавалась ими значительно выше себестоимости.

Владелец покинул цеха и находился сейчас в своем рабочем кабинете, откуда были без огласки, но непочтительно вынесены все фамильные предметы убранства (фирма была основана в 1803 году) — кожаные, бронзовые, красного дерева и тому подобные. Их заменила шведская и американская мебель. По стенам висели снимки всех крупных металлургических предприятий мира, географические карты издания Главного штаба, светописные схемы, планировочные картоны. На особом столе стояли модели — «Мой завод в 1803 г.», «Мой завод в 1853 г.», «Мой завод в 1912 г.» и «Мой завод в 1935 г.». Модели были рельефны, точного масштаба и давали наглядное представление об эволюции завода — от площади в полторы десятины к тридцати десятинам и т. д. На видном месте под стеклом красовалась справка:

ПЕРВОБЫТНЫЙ СЫРОДУТНЫЙ СПОСОБ ПЛАВКИ

На каких основах зиждется производство мадрасских кузнецов-металлургов, сохранивших первобытный способ?

В их горне за 24 часа можно сплавить 200 кг руды