Агнес - Хавьер Пенья

Оставаясь писать или читать в гостиной, он имел возможность слышать, как Девушка погоды и времени выходит из комнаты Мурра, Не надейся, что женщина, которую интересуют исключительно начала, ляжет в твою постель. Розовая пижама, по его словам, была застегнута на все пуговицы и сидела безупречно; коса тоже была заплетена безупречно. Можно подумать, соседка заглянула к Мурру в картишки перекинуться.

— Что пишешь? — бросала она человеку, которому еще только предстояло стать Луисом Форетом, когда заставала его в гостиной на рассвете с бумагами, устилавшими скромный письменный стол.

Он только плечами пожимал.

— Не засиживайся допоздна, — добавляла она.

Луна заливала окно с видом на автобан; процессия автомобилей двигалась по нему в обе стороны в любой час дня и ночи. Они жили в городе, который никогда не спал.

По словам Форета, прежде чем уйти к себе, Девушка погоды и времени чмокала его в щечку в качестве компенсации за то, что выбрала не его. Он знал, что ей хотелось хоть краешком глаза посмотреть, что он пишет, но он быстро переворачивал листы, как маленький мальчик, который рисует то, что рисовать не положено.

— И почему тебя так интересует, что я пишу? — Он как мог долго задерживал дыхание, чтобы не чувствовать запах Мурра.

— Да мне вообще до лампочки, что ты там пишешь, — говорила она. — Свет включи, а то ослепнешь!

— Ровно по этой причине я и пишу — из-за слепоты, — отвечал он.

Но она уходила, не давая ему договорить.

В общем, академический триместр у него выдался не слишком обременительным. Занятий было немного, заинтересованных студентов становилось все меньше. Его забавляет мысль, что, если бы сейчас ему вздумалось провести занятие в том же университете, но в качестве Луиса Форета, на вход в аудиторию выстроилась бы очередь, а тем, кому не хватило бы места, пришлось бы следить за происходящим на экране или через динамики. Однако восемь лет назад на его лекции редко собиралось человек двадцать, и только двое-трое из них реально интересовались предметом. Другие же просто стремились срубить ненапряжный зачет, к тому же некоторые просто приходили за компанию с объектом своего обожания и не сводили с него взгляда, пока человек, которому предстояло стать Луисом Форетом, что-то говорил. Ну и наконец, были те, кто просто убивал время, сбежав от соседа по студенческой квартире с диктаторскими замашками и дурно пахнущими ногами. Но ему на все это было плевать. Он находился там вовсе не для того, чтобы влиять на жизнь этих юнцов, а чтобы насладиться заключительными главами своей собственной молодости.

В те дни, когда у него не было утренних занятий — по вторникам, четвергам и выходным — и светило солнце, они с Девушкой погоды и времени отправлялись на пляж. Вечерами он водил ее в кино, но она неизменно покидала зрительный зал через полчаса после начала сеанса. Первое время он уходил вместе с ней. а потом перестал; увидит ее дома. Но зачастую дома его встречала только персидская кошка Перса.

В нескольких шагах от их квартиры располагался пляж Венис, однако при каждой возможности они загружались в «мустанг» и ехали на юг, на дальние пляжи. Если, конечно, не отправлялись на некую автомойку в Сан-Бернардино, то есть на поиски Криса Вентолы. Лучше всего было по вторникам, когда в музее был выходной: они уезжали подальше, за много километров, а когда оказывались на месте, она снимала верхнюю часть бикини.

Даже в те ночи, когда выбор Девушки погоды и времени падал на него, у него не было шанса увидеть ее грудь, ведь она предпочитала делать это без света, а как только все завершалось, сразу же уходила. С Девушкой погоды и времени, по его словам, всегда следовало поторапливаться: ведь никогда не знаешь, когда закончатся ее начала.

На дальних пляжах человек, которому предстояло стать Луисом Форетом, прятал взгляд за темными очками, чтобы спокойно полюбоваться маленькими грудками Девушки погоды и времени: она укладывалась спиной на полотенце, и груди уплощались, образуя почти неразличимые холмики. Но только не соски — соски, наоборот, торчали строго вверх в центре идеально круглых ареал.

— Это просто сиськи, и все, — говорила она, когда решала, что он пялится слишком долго. На самом деле произносила она «цицки».

— У вас, у мужчин, есть одна проблема, и заключается она в том, что вы думаете, что мы, женщины, — всего лишь сиськи, — сказала ему однажды Девушка погоды и времени.

— Я не такой.

— Вот черт. — Она засмеялась, поворачиваясь на полотенце. — Даты уже пятнадцать минут на них таращишься! — Девушка погоды и времени принялась задумчиво стряхивать с тела песок. — Ты хороший парень, — сказала она, — но такой же, как и все мужчины. Не огорчайся, вы просто запрограммированы пялиться на сиськи. За это я тебя не сужу. Но только ты не Крис. Крис — он другой. Иногда я спрашиваю себя, а мужчина ли он?

Крис Вентола изображал женщин, но никогда не наделял их грудью, даже обнаженные фигуры. Большинство его персонажей были андрогинными существами с длинными-предлинными волосами и алыми губами. На одном из полотен Криса был магазин дамского нижнего белья, в котором продавались только трусики: в мире Криса бюстгальтеры явно были без надобности.

На пляжах Криса, весьма напоминавших пляжи Санта-Моники, женщины ровными рядами располагались на ярких полотенцах, выставив навстречу солнцу грудные мышцы и безупречно алые губы. На вечеринках в небоскребах фигурировали следы красной губной помады на бокалах для шампанского, которые подавали усатые официанты во фраках. Мужчины у Криса всегда были низведены до уровня прислуги.

На одном очень большом полотне — работа никак не продавалась, потому что Крис неизменно просил за свои творения слишком много, — женщина кормила грудью младенца, но на месте груди у нее был бокал для шампанского со следом крошечного младенческого рта.

Была у него и другая картина, буквально завораживавшая Девушку погоды и времени, картина, перед которой бесследно таяли часы ее рабочего дня, картина, перед которой она и сама таяла, картина, которая заставит ее отказаться от предназначения быть девушкой начал. Она называлась Weather Girl и была необычайно ей близка. Макабрический портрет плоскогрудой ведущей прогноза погоды, уныло лежащей на полу со сплетенными невозможно эластичными ногами в невозможно обтягивающих джинсах, спиной к зеленому холсту. Холст был экраном, на который проецировались карты погоды. На зеленом экране