Агнес - Хавьер Пенья

Открыть рольставни гаража оказалось проще простого. Единственное, о чем нам следовало беспокоиться, так это о том, чтобы не слишком шуметь. Если нас застанут на месте преступления, проблем не избежать. Зато, взяв эти деньги, мы станем свободными, абсолютно свободными. Идеальный план. Мы пытались украсть деньги, которых не существует. Черный нал есть черный нал, предъявить на него права все равно невозможно.

В руках у моей подруги был мощный ручной фонарь, его луч ударил прямиком в ту полку в гараже, на которой косо стояла картонная коробка с большой написанной фломастером буквой «В». Какой глупыш, фыркнула моя подруга сквозь чулок. В коробке был черный кожаный дипломат, закрытый на ключ. У нас нет ключа, сказал я, поднимая чулок на нос: так было легче говорить. Ничего страшного, мы его вскроем, ответила она сквозь нейлон, и опусти чулок, черт. А если это не тот дипломат? Тот самый, поверь, ответила она.

Мы снова закрыли рольставню и припустили оттуда, она стащила чулок и бросила его посреди дороги. Что ты делаешь? — спросил я. Все, дело сделано! — с торжеством в голосе сказала она.

Пока мы ехали домой — за рулем была она, я пытался открыть дипломат. Оставь его, сказала она, ножом будет проще. Я и опомниться не успел, как машина уже остановилась перед нашим домом. Я выскочил из машины, уж очень хотелось лечь в кровать и уснуть; она же с потерянным взглядом дернула к себе дипломат. Что ты делаешь? — спросил я. Хочу как можно скорее отдать долг, сказала она в ответ, а ты иди домой, отдохни. Но ведь дипломат под замком, возразил я. Об этом не беспокойся, доверься мне: я же тебе сказала, что нет ничего проще, чем украсть деньги, которых не существует. И она рванула с места».

«И больше никогда вы свою подругу не видели».

«Последующие пятнадцать лет».

«Бот это да! Поэтому вы говорите, что не любите влезать в чужие драмы?»

«Да я никогда об этом не думал. Откуда ты выкопала эту фразу?»

«Да вы же сами ее и написали, в той истории о самоубийстве: „Я не имею обыкновения лезть в чужие драмы, если не въезжаю в суть"».

«Если не въезжаю в суть…»

«Не слишком по-геройски, честно говоря».

«А кому хочется геройствовать? Люди должны быть не героями, а просто людьми».

«А что было, когда вы вновь увиделись с той вашей подругой пятнадцать лет спустя?»

«Не спеши так, пазл пока еще не сложился».

«Вы о чем?»

«О том, например, как я стал Луисом Форетом».

«Вы правы. Но я пока не понимаю еще кое-что: как случилось, что истории, записанные вами на кассеты для Шахрияр, оказались опубликованными в виде романов?»

«Из любви к искусству. Они были опубликованы из любви к искусству».

4. История Девушки погоды и времени

Лос-Анджелес (Калифорния), лето 2012 года

По словам Форета, именно сейчас пришло время разобраться, как же истории, надиктованные им на пленку для Шахрияр, превратились в роман. Он настаивает на том, что именно по этой причине четвертым фрагментом его биографии должна стать история Девушки погоды и времени — той, которую интересовали исключительно начала, хотя сам он, по его словам, осознал это слишком поздно: чересчур поздно до него дошло, что она в скором времени заскучает и отправится искать другое начало. А поскольку дошло это до него далеко не сразу, то он считал, что ее привычка уходить с киносеанса вскоре после начала была первым признаком ее безумия. Не придал он значения и тому, что она никогда не дочитывала книги, за исключением его рукописи, или же тому, что со всех блюд она как будто только снимала пробу: клюнет и отставит. Не поддерживала она и старых связей — ни с друзьями-приятелями из старших классов школы, ни с университетскими однокурсниками; ее самые старинные друзья, которые были ему представлены, знали ее от силы пару лет. Она начинала учиться на разных факультетах, однако ни одного диплома не подучила. Успела поработать официанткой в заведении, где пары обменивались партнерами, кассиршей в супермаркете на курорте в Долине смерти, крупье в одном из казино Лас-Вегаса, стюардессой на частных джетах, графическим дизайнером порносайта, ведущей прогноза погоды на одном из местных телеканалов того же Лос-Анджелеса.

Когда они познакомились, она работала экскурсоводом в одном весьма уважаемом лос-анджелесском музее в вечернюю смену: искусство она обожала — быть может, как раз по той причине, что живописные полотна ни начала, ни конца не имеют. Она знала о начинающих, подающих большие надежды художниках гораздо больше любого из его знакомых, однако стоило им встать на ноги, они немедленно выпадали из поля ее зрения. Придя к ней в музей, он как-то не обратил внимания на то обстоятельство, что два зала, в которых она работала, располагались возле входа. Теперь же он готов побиться об заклад, что она так и не отважилась посетить последние залы музея. Вот такой была она, Девушка погоды и времени, девушка начал и принципов.

По его словам, она тоже была красива, однако не той красотой, что бьет наповал, в ней было, по-видимому, больше обаяния, чем красоты. Ничто в ее облике не бросалось в глаза: худая, бедра — так себе, довольно скромные, глаза самые что ни на есть обычные, губы тонкие; вверху между зубами — щель, волосы мягкие, но не сказать чтобы густые. Из-за щели между зубов она пришепетывала. Зимой носила двубортные пальто, которые выгодно подчеркивали длину ног; летом предпочитала платья в цветочек, а волосы заплетала в косу. В общем, все в ней, кроме пришепетывания, находилось в приятной глазу гармонии. И это при том, что она почти не прихорашивалась. Усаживалась за туалетный столик, на котором лежала палетка, где оттенки располагались в порядке цветов радуги, однако пользовалась ею крайне редко: подведет тонкой стрелкой глаза, да и все. Потом надует щеки, будто посылая воздушный поцелуй, и улыбнется зеркалу.

Человек, которому еще только предстояло стать Луисом Форетом, прожил с Девушкой погоды и времени в одной квартире три месяца. В университете существовала программа по обмену преподавателями, а он был совсем не прочь сменить обстановку. Он скучал по Шахрияр, отношения же со второй женой не были усыпаны лепестками роз, если обратиться к заезженной метафоре. Не так давно он изменил ей с Азией, бесстрастной девушкой, однако Азия исчезла, сгинула под обломками стен. Он не желал прерывать череду измен и пребывал в полной уверенности, что