Агнес - Хавьер Пенья

Я накачивал себя наркотиками, чтобы казаться интереснее, а она — чтобы хоть чем-то интересоваться; жизнь без наркотиков казалась ей пресной и бессодержательной, некой последовательностью совершенно одинаковых дней, так что свою жизнь она превратила в череду совершенно одинаковых состояний под кайфом. Разумеется, как ты и так уже знаешь из романа, все это никак не могло не вылиться в целый ряд проблем: она опаздывала на работу, вообще туда не являлась или же приходила под кайфом. Наконец ее уволили. Параллельно она задолжала наркоторговцам, начали копиться долги, которые я время от времени с превеликим трудом помогал ей отдавать. Но о чем я никогда не рассказывал, так это о том, как именно мы перестали быть соседями по квартире. На самом деле мы перестали быть кем бы то ни было во множественном числе, кроме разве что банальных преступников.

Это случилось в один прекрасный летний день.

Я знал, что дома ее быть не должно, и голым слушал в своей комнате музыку, когда вдруг хлопнула дверь, а потом раздались торопливые шаги и всхлипывания. Приоткрыв дверь в коридор, я убедился, что это она. Увидел ее окровавленное лицо: две алые капли стекали с носа, левый глаз заплыл, стал лиловым, а правая скула горела красным. Пуговица с белой блузки оторвалась и потерялась, в прорехе виднелся кружевной бюстгальтер цвета норки. Я ее спрашиваю, что случилось, а она принимает мой вопрос за приглашение войти. И вот она толкает дверь и кидается рыдать на моем плече, не обращая никакого внимания на то, что я голый. Я спрашиваю: ты что, под кайфом? Она говорит, нет, а потом вываливает на меня следующее: что случайно наткнулась на парочку наркодилеров, которым задолжала полмиллиона песет. Да как же ты умудрилась задолжать полмиллиона песет? — спрашиваю я, однако вопрос мой она благополучно игнорирует. И говорит, что они заставили ее пойти с ними в какой-то гараж, где сначала всю облапали, потом как следует встряхнули и под конец побили. И сказали, что, если не отдаст им долг через неделю, заставят ее им отсосать, да еще и сразу двоим, для чего будут вынуждены прорезать ей еще один ротик, на щеке. Она говорила, рыдая, и я чувствовал, как ручейки ее слез щекотно стекают по моей спине до самых ягодиц. Ты должен мне помочь, заявляет она. Но я-то что могу сделать? Даже в самых радужных снах я никогда не держал в руках полмиллиона песет и ни разу не ввязывался в драку, я не умею махать кулаками и не смогу противостоять сразу двоим наркодилерам, если они набросятся на меня с навахами, ножами, а то и стволами. Мы можем вместе украсть деньги, сказала моя подруга, вытирая сопли тыльной стороной ладони. Что? Украсть деньги, повторяет она. Когда я работала инженером, то есть до того» как меня уволили, говорит она, мне приходилось не мытьем, так катаньем добиваться, чтобы какой-нибудь чиновник подписал контракт на производство. Повсюду одно и то же: хочешь получить контракт — приходится подмазывать чиновника. То передать кейс на заправке, то деткам компьютер купить. Ведешь его то в ложу на футбол, то к проституткам. Обычно они предпочитают не проституток, а мужиков, но тот чинуша, о котором идет речь, пожелал меня — так ему показалось удобнее. Стоило нам припарковаться у дверей публичного дома, как он принимался меня убеждать, что ему совсем незачем туда идти, что я для него лучше самой дорогой проститутки, что он подпишет лицензию на куда большие деньги, если я ему дам. Я этого не сделала, хотя, не буду врать, перед ним раздевалась. Но ни разу не позволила этому типу прикоснуться к себе: шестой десяток, толстый, плохо прокрашенные волосы, белая пена на нижней губе. А хуже всего даже не внешность, а то, как он говорит, как потешается над честными людьми, как обзывает их блаженными дурачками и идиотами-моралистами, как кичится коррупционным доходом — полсотни миллионов песет черным налом. Пятьдесят миллионов песет в синеньких банкнотах по десять тысяч. Которые он хранит гараже.

Тут она упирается ладонями мне в грудь и спрашивает: ты со мной? А я ей в ответ: куда? Идиот, говорит она своим низким голосом. ИДИОТ.

До тех пор она не обращала внимания на то, что я голый, не замечала моей эрекции. А когда заметила, засмеялась, и на какое-то мгновение мне показалось очень странным видеть ее разбитое лицо, просиявшее счастьем. В общем, я пропал: было яснее ясного, что я пойду за ней куда угодно, хотя голос Нико, доносившийся из дешевенького двухкассетного магнитофона, пытался предупредить меня песней Femme Fatale. Мы облачились в темные спортивные костюмы. А почему спортивные костюмы? — спросил я. В них удобнее прыгать или бегать, ответила она. А разве не ты говорила, что это плевое дело? Ответа не последовало, она не имела обыкновения поддерживать дискуссии. Мне она сказала, что речь идет о простом гараже, который выходит на улицу. Понадобится ломик и немного усилий. Дом стоял на проселочной дороге в каких-то пятидесяти метрах от шоссе, подъездную дорожку освещал единственный тусклый фонарь. Мы припарковались на шоссе, напротив небольшого супермаркета, и принялись ждать рассвета. Я спросил, нет ли в этом супермаркете видеокамер. А она сказала, что без разницы, заявления в полицию все равно не поступит. Немного поспали: во сне она была такая красивая… Я подумал, что было бы справедливо просить ее раздеться передо мной, раз уж именно я собираюсь ей помочь, но мы с ней были друзьями, самыми настоящими друзьями. Вот что я говорил себе, погружаясь в сон.

Она разбудила меня в половине четвертого. Давай, пора. Прежде чем выйти из машины, она сделала дорожку кокаина на приборной доске[15]. Это необходимо? — спросил я. Давай, повторила она. Какое-то расстояние мы прошли обнявшись, как пара влюбленных, это было частью нашего плана. Дойдя до проселочной дороги, двигались уже почти что на ощупь. По-другому уже не получалось: она натянула себе на голову чулок, а второй протянула мне. Ты что, прикалываешься? — спросил я. Никто нас не увидит, здесь никто не ходит, ответила она. Так на кой хрен нам чулки? На тот, если на доме есть камеры, сказала она. Погоди-ка, разве не ты говорила, что заявления в полицию не будет? Его и не будет, но мне не хочется, чтобы он знал, кто его ограбил,