Високосный год - Манук Яхшибекович Мнацаканян

оружие всегда при тебе. Дело нетрудное — приучать граждан к порядку.

К тридцати пяти годам на его красных погонах появилась белая полоска, к пятидесяти годам — две полоски. Потом ему сказали: «Товарищ Чобанян, требования, предъявляемые сейчас милиции, иные, нужны образованные люди, а ты уже пожилой человек, не идти же тебе учиться. Давай-ка отправим тебя на пенсию». Вазгену Чобаняну вручили благодарность, подарили дешевые часы, сказали несколько теплых слов. Вазген Чобанян некоторое время проходил без дела, по старой привычке делая на улице замечания прохожим, но, увидев, что никто не обращает на него внимания, отправился на завод, что находился рядом с их домом, и стал начальником вахты. Удобная работа: когда хотел — приходил, когда хотел — уходил, в рабочее время ходил по магазинам, надо дома прокрутить мясо — пожалуйста, а за десять минут до конца работы заявлялся на завод. Пусть попробует кто-нибудь пораньше уйти с работы.

— Ну? — говорил он собравшимся у входа. — Куда это вы спешите? Может, записать фамилии и передать директору? Верно, каждый из вас норовит унести что-то в кармане. И как вас только земля носит? — качал он головой и обращался к вахтеру: — Проверь-ка карманы этих деревенских пацанов. Они не чисты на руку, я знаю.

И в самом деле, у некоторых в карманах находили подшипник, моток проволоки, сломанный напильник. Вазген Чобанян отбирал все и, выложив на ладони, шел к директору.

— Товарищ директор, вот… Уносят, грабят… этот, этот, этот. — Не говорил «деревенские пацаны», а, напрягая память, — «выпускники училища», или как там они называются. — Тысячу раз говорил руководителям, ни тебе порядка, ни бдительности.

Затем довольный шел в проходную и придирался к вахтерам. «Тысячу раз говорил вам, как разойдется народ — уберите проходную, сами-то небось в хлеву росли, но это вам не хлев, а государственное учреждение…» — «Слушаюсь, товарищ Чобанян». Вахтер брал веник и поспешно подметал, а сидящий в углу на тахте Чобанян успокаивался… и тихо-тихо старел.

А сейчас он потерял покой. Из-за какой-то глупой собаки имя начальника вахты Вазгена Чобаняна стало притчей во языцех.

— Товарищ Чобанян, ты что, во Вьетнаме воевал? — пошутил острослов завода, и пошло-поехало. Кому было не лень — задавал вопросы, посмеивался, приукрашивая сказанное.

— Вьетнамский партизан Чон-бан-ян….

— Говорят, что и товарищ Чобанян не остался в долгу, укусил собаку, а та взбесилась.

Все это доходило до Чобаняна, у него ныло сердце, и, когда темнело и все уходили с завода, он, прислушиваясь к вою собаки, говорил вахтеру:

— Все равно она снова придет. Тогда я покажу ей кузькину мать.

— Что ты сделаешь?

— Не твое дело!

— А ежели не придет?..

— Что?.. Придет… Я их хорошо знаю.

— Эх, товарищ Чобанян, вот возьмет и не придет.

— Придет, — хмурил брови начальник, почесывал через бинт раны и продолжал: — Она сейчас тоскует по своим горам. А это место ближе всех к горам. Принюхается к ветру и придет, — Чобанян злобно улыбался и качал головой.

— Что?.. Видать, твоя правда, товарищ Чобанян, — соглашался сторож.

* * *

Деда Геворга сыновья привезли в город. «Стыдно, — сказали, — пять сыновей у тебя, все пятеро в городе живут, слава богу, все имеют квартиру, хозяйство. Люди плюнут нам в лицо, скажут, старого отца в деревне одного оставили…» Не дали ему даже слова вымолвить, заперли дверь, посадили в машину и прямо в город.

Это были крепкие трудолюбивые ребята и, пока не обженились, жили мирно, дружно, построили дом, каждому выделили по две комнаты, огородили приусадебный участок, сами все своими руками делали, потом переженились, тут все и началось. Спор начался с того — кто на каком этаже будет жить. Поспорили, поругались, ссора с братьев перекинулась на жен, с жен на тещ, на приусадебном участке выросло пять маленьких оград, в пяти маленьких оградах — пять уборных, и, когда они не разговаривали друг с другом, в их доме царило пять видов молчания, а когда ссорились — кричали все двадцать пять — невестки, тещи, отцы, дети… Словом, настоящий цирк — представление для всего квартала. Иногда под Новый год мирились, поздравляли друг друга с праздником, пили, вспоминали холостые годы, детство, но через несколько дней снова начинались ссора и перебранка. И в один из таких дней они порешили, что отца надо перевезти в город.

Сейчас у деда Геворга пять невесток, внуков — с девяти месяцев до двенадцати лет, восемь из которых, кривляясь, танцуют перед ним твист, сейчас младшая невестка деда Геворга беременна, а остальные назло ей тоже забеременеют, сейчас из их квартир раздается треньканье пяти ненастроенных пианино (пианино невестки купили назло друг другу, плевать, что никто не играет), пять радиоприемников ловят Баку, и каждый норовит заглушить голос другого… Для пяти невесток пять раз на дню дед Геворг ходит на рынок и не тужит. Медленно кружит по рынку, выискивая знакомых, справляется о деревне, горах, скотине и, если не находит знакомых, знакомится с кем-нибудь из сверстников, спрашивает, откуда тот родом, скосили ли траву, сколько дадут за трудодень и многое другое.

И когда по дороге с рынка, на трамвайной остановке, он увидел собаку чабана — страшно удивился:

— А ты что здесь делаешь, пес?..

Подошел, погладил, присел на корточки, обнял, почесал за ухом. Пес вилял хвостом, обнюхивал деда Геворга, лизал руки и лицо.

— Эй, люди, кто будет хозяином этого пса? — наконец позвал дед Геворг. Он повернулся в одну сторону, в другую — никто не откликнулся. И снова позвал: — Кто будет хозяином этого пса? — Увидел, нет, никто не подходит, и радостно обратился к собаке: — Пошли к нам.

Он снял с брюк ремень, надел на собаку и, как давний знакомый, беседуя с ней, пошел домой.

— А где твои овцы, пес?.. Ослепнуть твоему хозяину, что он без тебя нынче делает?.. А чего ты так отощал, сердечный?.. Я тебя накормлю, напою, не вешай хвост, стыд-то какой…

Увидела собаку жена третьего сына, замерла от удивления.

— Где же ты ее нашел?..

— Жалко ведь скотину, пусть поживет пока здесь, а дальше видно будет.

— Ко мне не пущу, — рассердилась третья невестка, —