Война - Всеволод Витальевич Вишневский

Склянки бьют восемь ударов — четыре часа утра. На пятом ударе по трапу взлетает вахтенный начальник, на восьмом он уже на палубе (как и на всех кораблях эскадры). Этим офицеры свидетельствуют свое уважение к службе.

Вахтенный начальник одет без излишнего, не свойственного воинскому званию фатовства, но изящно и элегантно.

Сменяющиеся вахтенные начальники приветствуют друг друга формулами сдачи вахты и держатся собранно и корректно. Отдавая друг другу честь, они любуются собственным изяществом, знанием и уменьем. Особенно отчетливы и парадны их жесты и движения потому, что поблизости стоят нижние чины вахты, глядящие на них.

Новый вахтенный начальник высок и пластичен. Он эстет, он знает — морская служба полна своеобразной увлекательности и красоты. Красота корабля должна быть возведена в культ, ибо красота внешняя есть, безусловно, признак налаженности внутреннего порядка на корабле и во флоте. Так завещали деды… Он навсегда запомнил заветы старых флотоводцев:

«…В большой доле красота корабля зависит от вкуса тех офицеров, коим он вверен. Военный корабль должен быть порядочным кораблем с истинно морским видом. Предмет убранства хотя и не составляет особой писаной науки, но не есть мелочь или прихоть. Выказать неопрятный вид — немыслимо…»

Вахтенные начальники — лейтенанты — приучены к систематике: они последовательно осматривают корабль, принимая вахту. Они твердо помнят: в каких бы условиях ни протекала вахта, днем или ночью, на якоре или на ходу, необходимы действия продуманные, быстрые и красивые, обличающие точное знание дела и известную флотскую манеру, именно манеру, нести службу. Надлежит с должной экономией сил физических и психических осуществлять все действия — спокойно, уверенно…

Размеренность действия приступившего к осмотру корабля вахтенного начальника нарушает укус комара, — он больно жалит. Старший лейтенант на виду у нижних чинов, вытянувшихся при его появлении, неспешно почесывает левое ухо. Он делает это совершенно особенно: медленно, плавно поднимая левую руку, он кончиком ногтя мизинца легкими, нежными движениями касается поверхности ушной раковины; В то же время он внимав тельно рассматривает рангоут, мачты, стеньги, реи и такелаж.

Потом вахтенный начальник, чуть махнув рукой, что означает: «Вахтенный унтер-офицер, я иду осматривать корабль с носа», — пружиня шаг и чувствуя на спине взгляды нижних чинов, взгляды почти всегда необъяснимо ему неприятные, идет на бак. Он осматривает небо, воду, металл и людей, ибо нельзя пренебрегать ни одной мелочью. Не из суммы ли мелочей складывается порядок, которым гордится российский императорский флот? Горька была бы доля вахтенного начальника, который из-за какой-нибудь мелочи потерял бы свою репутацию, репутацию, приобретенную с таким трудом. И глаза лейтенанта поочередно впиваются во все видимые предметы.

Вахтенный начальник останавливается и голосом, каким надлежит говорить, то есть голосом бодрым и четким, приказывает:

— Убрать это бревно.

Бесшумно, на носках подлетает вахтенный и, треснув каблуками, глядя на осьмую дюйма мимо глаз офицера, молча замирает. Раз и навсегда сказано: приказание не Повторять. Представьте себе, что получится, если каждое приказание командиры кораблей и офицеры всех рангов будут по нескольку раз повторять? Говорильня, кабак-с получится! Ясно, что такой метод ни с чем не сообразен… И, памятуя сие, вахтенный начальник молчит. Нижний чин стоит, «въедаясь глазами» в лицо старшего лейтенанта. Вахтенный начальник повторяет приказание легким движением руки.

Нижний чин следит за направлением руки начальника и бросается поднять отщепленный кусочек палубного настила.

— Прикажете в мусорный рукав, васкородь?

Утвердительный кивок головы. При безукоризненной налаженности корабля на все уходит три секунды.

Вахтенный начальник ласкает взглядом эскадру. Опаловое небо… Море — цвета gris-perle[48]. Какая красота!.. Математическая эстетика… Воплощение силы империи!

Вахтенный начальник идет по палубе, пружиня шаг под взглядами неотрывно наблюдающих за ним нижних чинов. Походка у него бывает разная, сообразно обстоятельствам и необходимости. Будучи гардемарином, он, с опущенным в палаш для звона при ударе об ногу гривенником, прогуливался по Невскому мужественным, широким, медленным шагом, который позволял прохожим получше его разглядеть. В летней белой форме, напоминающей о теннисе, он предпочитал шаг «сокольский»[49], легкий и прямой. На берегу, в обществе, где особенно интересуются морской жизнью, он щеголял походкой старого морского волка, чуть раскачиваясь и несколько подгибая свободно опущенные руки, чтобы казаться грузнее. Среди своих он обычно ходил по-строевому, вот как сейчас. Походка весьма важна и входит неотъемлемо в общие правила несения флотской службы.

Лейтенант идет, отражаясь в отливающей глянцем окраске орудийных башен и надстроек. Рецепт краски на каждом корабле — собственный, хранимый от других кораблей секрет. Он заключается в особенных пропорциях примешиваемых лаков, которые и дают глянец, а также способствуют быстрому высыханию свежеокрашенной поверхности. Это позволяет красить корабль часто и быстро, что способствует его красоте внешней, которая является главным истинным признаком налаженности и внутреннего порядка. «Истина» эта внушалась офицерам флота годами. То обстоятельство, что лак легко воспламеняется и поэтому корабль в бою может вспыхнуть, как факел (так было у Цусимы), никем во внимание не принималось.

Обход командных помещений — обязанность дежурных по низам.

Дежурный идет к носовой части мимо лазарета, откуда остро пахнет медикаментами и слышны чьи-то стоны. Дежурный входит в лазарет:

— Что происходит?

— Не могу я. Спать не могу…

— Почему?

— Больно ушам.

— Отчего?

— На стрельбе повлияло.

— Спи, спи, братец, накройся одеялом.

У матроса вата в ушах, но жужжание вентиляторов и прочие корабельные шумы проникают, доходят до слуха и терзают нервы. У больного серьезно поврежден слух — его избил фельдфебель, но об этом говорить не положено.

Дежурный появляется всюду — неслышно и внезапно. В кубрике команды он сразу вынимает носовой платок, прижимает его к носу и через минуту уже вытирает им лицо и шею: в кубрике тяжелый запах, влажно и душно. Вокруг синих угольных лампочек — тусклые круги света.

Матросы спят скученно, в подвесных сетках, касаясь друг друга. Скопище липких, потных, полуголых людей. Рты жадно ловят слабо поступающий кислород. (Кораблестроителям запретили усилить вентиляцию в кубриках, так как это связано с увеличением прорезей брони, что ослабило бы бронирование корабля.) По переборкам и по столу ползают тараканы. Их бесчисленное множество, слышен их шелест.

Дежурный, равнодушно осмотрев кубрик, спешит на палубу, чтобы подышать свежим воздухом.

Грязно жили царские матросы! Но ведь кубрики не портили внешний вид корабля.

Мерно шагает по палубам вахта… На кораблях эскадры стоят часовые. Стоят у корабельных трапов, на ютах, у флагштоков и на баках, бдительно охраняя свои посты и наблюдая за всем, порученным их надзору. А именно: за проходящими мимо корабля чужими шлюпками, за своими шлюпками, за