Високосный год - Манук Яхшибекович Мнацаканян

Они вошли в скверик и уселись на скамейку. Карен с удовольствием облизывал мороженое, но думал в это время о тех странных штуковинах, которые были в руках Рубена. Он уставился на них, наконец не выдержал:

— Для чего это?

Рубен нажал на кнопку и вытянул маленькую антенну. Послышался шорох, какой-то свист, шум.

— Это тебе. Будешь говорить — поднеси ко рту.

— Ладно.

— Теперь стань вон у того дерева.

Держа в одной руке мороженое, а другой сжимая подарок Рубена, Карен послушно подошел к дереву. Неожиданно из странной штуки послышался кашель и раздался голос Рубена:

— Карен, Карен, ты слышишь меня?

Карен сразу подбежал к нему.

— Ты мне отсюда сказал: «Карен, слышишь?» — объявил он. Глаза мальчугана сияли от восторга.

— Ну да. Теперь ты поднеси эту штуку ко рту и ответь: слышу.

Карен побежал обратно и встал под деревом.

— Ага! Слышу! — послышался возбужденный голос Карена.

— Съел мороженое?

— Съел!

— А бумажка где?

— Выбросил.

— Так нельзя. Подбери и брось в урну.

Рубену было видно, как Карен подобрал бумажку и осмотрелся по сторонам.

— У цветочного магазина есть урна. Отнеси туда.

Карен бросился к цветочному магазину и скрылся из глаз.

— Уже бросил! — послышался его голос.

— Какие в магазине цветы продают?

— Розы, гвоздики… а как эти называются, не знаю.

— Что это? — неожиданно раздался женский голос. — А ну-ка, дай сюда! Откуда взял? Это, наверное, военная штука! — вмешался другой, уже мужской голос.

Оказывается, вокруг Карена моментально столпились частники, продающие возле магазина свои цветы, и несколько покупателей. Кто-то уже схватил ребенка за руку, пытаясь отнять аппарат.

— Пусти! — закричал Карен.

— Немедленно отпустить ребенка! Всем отойти! — категорическим тоном приказала странная штуковина.

Когда Рубен подоспел к месту происшествия, все уже с опаской отошли, оставив Карена в центре большого круга.

— Ну чего вы ребенка окружили? — укоризненно сказал Рубен, беря у Карена из рук аппарат и выключая его.

— Что это? Что такое? — послышалось со всех сторон.

— Приемо-передающее устройство.

— А где такие продают?

— Нигде. Я сам сделал.

— Вот бы и нам такое, а? Мы бы дали такую кому-нибудь из наших и послали стоять на стреме: только милиционер поблизости появится, он нам сразу об этом и передаст. А мы смылись с цветами, — сказал кто-то из частников, и все рассмеялись.

— Может, продашь?

— Нет, — ответил Рубен и, купив букетик гвоздик, обратился к Карену: — Пошли!

Рубен почувствовал сквозь сон прикосновение Сона и проснулся. Он открыл глаза, потянулся, улыбнулся, протянул к ней руки, но Сона отстранилась. Она кивнула в сторону детской, приложила палец к губам и бесшумно пошла на кухню.

— Доброе утро! — сказал Рубен шепотом, входя в кухню вслед за ней.

— Доброе утро! — прошептала она, наливая ему кофе. — Пей кофе и уходи.

Рубен сел, закурил, отпил глоток. Уставив взгляд в одну точку, он сказал:

— Знаешь, о чем я сейчас думаю?

— О чем?

— Женщина — опора дома. А мужчина — его крыша…

— В нашем доме тебя всегда тянет пофилософствовать, — глядя ему в глаза, прошептала Сона. — Я просто с ума сошла. Правда. Кто бы мог подумать, что я стану принимать у себя гостя, когда дети дома!

— Я не гость. — Рубен вроде бы обиделся.

— А кто же ты? — улыбнулась в ответ Сона, ласково запуская пальцы в его шевелюру.

— Не знаю…

— «Не знаю»… — передразнила она. Потом вышла на балкон, положила в авоську бутылки из-под молока. — Допивай кофе и вставай, вместе сходим в магазин, — прошептала Сона. — Хочу, пока дети спят, хоть молока принести.

— Я бы и сам купил, — ответил Рубен, допивая кофе.

— Неудобно… С чего это ты должен покупать нам молоко?

— Спать у тебя, обедать у тебя — это, выходит, удобно, а принести детям молока и мацун — неудобно? — поднялся Рубен. — Давай сюда свои бутылки.

— Нет, — прошептала она. — Не стоит. Дети ведь поймут, что ты ночевал у нас.

— Ну и пусть.

— Тебе этого не понять, — вздохнула она.

— Я быстро обернусь, — ответил Рубен. — Они и не проснутся.

— А если все-таки проснутся?

— Где тут мое радио? — Рубен, явно что-то придумав, оживился.

— Дети с собой взяли под подушками у себя оставили.

— Принеси.

Сона принесла оба аппарата.

— Спят?

— Пока спят.

— Один аппарат останется у тебя, — он включил радио и положил в карман ее халата. — Прежде чем войти, я спрошу, не проснулись ли они.

— А если к тому времени проснутся?

— Оставлю молоко у двери и уйду.

— Умница!

— Не балуй меня, — смущенно и в то же время шутливо сказал Рубен, взял сумку и вышел из дому.

У магазина столпился народ. Машина с молоком подъехала к самым дверям, загородив кузовом вход, и теперь ее разгружали, гремя ящиками.

— Кто последний?

— А вон тот высокий мужчина, — ответила Рубену пожилая женщина.

— А почему он впереди всех встал?

— Откуда мне знать. Спросил, вроде тебя, кто последний, а сам вперед пошел.

— Отойдите! — шумел грузчик в темном халате. — Невозможно работать! Каждый день одно и то же, толпятся, мешают… — Он ловко зацепил крюком ящик и потащил его в магазин.

Рубен понял, что ждать придется долго. Он отошел в сторону, включил аппарат, хотел что-то сказать, но услышал детский плач.

— Ну что ты плачешь! — послышался в аппарате голос Сона.

— Он обманщик! Врун! — Голос Карена…

— Нет, не обманщик! — это уже Сона.

— А почему аппарат унес? Говорил, что мне подарил, а сам унес!

— Да принесет он твой аппарат, не плачь!

— А почему унес?

— Испортилась ваша игрушка. Сами