Високосный год - Манук Яхшибекович Мнацаканян

Сона кивнула. Мать поняла, что она смущена, и переменила тему разговора:

— Ты бы только видела, что твой негодник у тетки творил!

— Карен?

— Кто же еще? К чему ни притронется — все сломает, все портит. Хоть бы понимал, что в доме больной человек… Ему говори не говори — все одно, не слушает.

— Надо было отшлепать.

— Как выйдет из дому — будто подменяют его. Шалит, никого не слушается.

— Карен, — позвала Сона. — Карен!

— Не надо, — сказала мать, — не надо, не зови его. — Она не утерпела и опять спросила: — А кто он такой? Кем работает?

— Инженер.

— Простой инженер?

— Да.

— Сколько он там может заработать?..

— Будто все уже выяснили, осталось только насчет зарплаты спросить! — улыбнулась Сона.

— А если не выяснили, почему он приходил? Гляди, дочка…

— Приходил — и все, — потупилась Сона.

— Может, он такой же, как твой этот, шептун.

— Какой еще шептун?

— Сама знаешь, в тихом омуте… Такие нашептывают, сбивают женщину с толку, охмуряют, а потом — ищи-свищи!

Нет, сейчас Сона не была взрослой женщиной, матерью троих детей, хозяйкой дома. Она напоминала согрешившую семнадцатилетнюю девчонку, которая стыдится и боится взглянуть матери в глаза.

— Кто он, откуда?

— Не знаю.

— Как же так можно?! Надо выяснить.

— Предположим, выяснили, а дальше что? — тихо сказала Сона, опустив голову.

— Если он человек серьезный, я не против, выходи за него.

— Я о замужестве не думаю.

— Не понимаю, — беспокойно шевельнулась мать. — О чем же ты думаешь?

Сона пожала плечами.

— Сколько ему лет?

— Тридцать семь.

— Может, он разведен?

— Нет. Говорит, что нет.

— Сказать все можно. Надо это проверить. — Мать отодвинула кофе, помолчала и сказала: — Если он приличный человек, почему же до сих пор ни на ком не женился?

— Не знаю.

— Все не знаю да не знаю… А что ты знаешь?

Казалось, еще минуту назад все вокруг было полно Рубеном, его голосом, его дыханием… Куда все это делось? Сона прикрыла глаза и глубоко вздохнула, стараясь уловить знакомый запах.

— Как бы он не оказался вроде твоего прежнего, — сказала мать.

— А что прежний?

— Господи, прости! — вздохнула мать. — Правда, об умерших плохо не говорят, но как ты жила с ним, бедная моя…

— Жила как жила, — глубоко вздохнула Сона.

— Жила! Да разве это была жизнь! Являлся домой пьяный, приходил поздно, кричал, грубил, деньги из кармана доставал и швырял тебе в лицо: подавись, мол, вся твоя месячная зарплата здесь, я за день столько зарабатываю! Думаешь, я ничего не знаю? Все знаю. А ведь тебе еще и завидовали, будь они неладны!

— Завидовали, верно, — горько усмехнулась Сона.

— Хоть бы знали, чему завидуют. Как же — муж, машина, деньги!

— Да провались они, эти деньги, эта машина…

— Правильно, доченька. Теперь ведь среди тех, кто при деньгах, редко порядочного человека встретишь, разве что один из тысячи. Так, говоришь, он инженер?

— Инженер.

— Насчет детей что говорит?

— Сказал, хорошие дети.

— Он что, видел их?

— Я фото показывала.

— Что ж, хорошо, коли так… Если по сердцу он тебе, дочка — выходи за него.

— Да ведь у нас об этом ни слова не было. Я его намерений не знаю.

— Если хочешь знать, он каждый день богу свечку должен ставить за то, что ему такая, как ты, женщина встретилась, такие дети… Малыши мои ненаглядные!..

— А я, я разве не должна поставить свечку? — голос Сона задрожал, на глаза навернулись слезы.

Под вечер заморосил дождь. Пробуя чем-то занять себя, Рубен сидел на кухне и разбирал сложную схему. Но у него на сей раз ничего не получалось. Карандаш, скользящий по головоломно сплетенным линиям, иногда замирал, как бы натыкаясь на невидимое препятствие, и начинал топтаться на месте, описывая бессмысленные круги, как колесо буксующей машины. В это время Рубен даже не смотрел на схему. Все его мысли были о Сона. Взгляд блуждал по кухне, ни на чем не задерживаясь. Сона сказала: «Если смогу пристроить детишек, хоть на часок к тебе забегу». — «Бессердечная, — ответил он, — мы ведь уже четвертый день не виделись. Я не могу больше так». — «Я тоже», — ответила она. «Пойду, помолюсь, чтобы твоя тетя скорее выздоровела». — «Ей плохо, — ответила Сона. — Ей очень плохо». — «Разве нельзя просто оставить их одних? Только на часок, ведь они у тебя уже взрослые». — «Больше никогда не говори такого», — ответила она. «Я скучаю, очень скучаю…» — «Я тоже…»

Рубен раздраженно отбросил карандаш и, не находя себе места, принялся бесцельно кружить по кухне. Подошел к окну, вгляделся в вечерний сумрак, сказал в сердцах:

— И что только льет и льет этот дождь!

Зазвонил телефон. Рубен в два прыжка оказался у аппарата и схватил трубку. Но звонила Варсик.

— Если я тебе не позвоню, ты и не вспомнишь обо мне!

— Ну и что? — недовольно вздохнул он.

— Раньше ты со мной не так говорил.

— Варсик, — начал было он, но Варсик перебила:

— А не ты ли приходил, часами торчал под окнами школы, ждал меня, даже наши учителя смеялись?

— Варсик…

— Да ты бога должен благодарить за то, что такая девушка, как я, вообще разговаривает с тобой. Подумаешь, инженер по технике безопасности!

— Да погоди ты, Варсик…

— Я сама во всем виновата! Разве с таким болваном о чем-нибудь договоришься?

— А ты и не договаривайся! — крикнул Рубен.

Он бросил трубку и закурил.

Опять зазвонил телефон.

— Ну что за человек! — крикнул Рубен телефону. — Ни капли самолюбия! — Он с отвращением посмотрел на аппарат, не желая поднимать трубку, но звонки были настойчивые. Рубен схватил трубку и крикнул:

— Ну, что