Время скитальцев - Мария Чернышова

— Твое какое дело⁈ То за месяц ни одной чужой рожи — а то весь день ломятся!

Она снова занесла кол и так крутанула острием, что Вейтц шарахнулся прочь и, не удержавшись на ногах, шлепнулся на задницу. Он тут же вскочил, весь красный от злости и унижения, и, сдернув с плеча арбалет, размахнулся им, словно дубинкой, и заорал:

— Стой, карга! А то врежу!

Женщина задержала руку, готовую ударить. Медленно опустила кол и оперлась на него. Вытерла лоб и пристально осмотрела юношей. Томмазо показалось, что взгляд ее скользнул по форменным синим курткам, задержался на арбалете Вейтца и отметил нож на его поясе.

— А что, ребятки, — внезапно успокоившись, сказала она. — Проголодались?

— Монерленги! — негромко позвал Крамер, и Эрме открыла глаза. Надо же, сама не заметила, как задремала. Слава Благим, сон пришел пустой, смутный. Даже не отпечатался в памяти, что было большой редкостью.

— Что, Курт? — спросила она, потирая щеку, на которой явно отпечатался след древесного корня. — Пора?

Крамер кивнул и протянул ей руку, помогая подняться с земли. Другие легионеры бродили поблизости, потягиваясь и проверяя оружие. Лошадей уже отвели чуть дальше, привязав на полянке в окружении частого колючего кустарника.

Над миром плыли короткие сумерки. Загорались звезды. Дышать стало чуть легче. Недолог был тот момент, когда ночь зальет все вокруг своими чернилами.

— Собрались, — проговорил Крамер, и легионеры выстроились у кедра. Эрме отстегнула с пояса фляжку и протянула капитану.

— Каждый по глотку, — велела она, и фляжка двинулась по кругу, чтобы через минуту вернуться — почти пустой.

— Пошли, — прозвучал приказ, и Ройтер первым двинулся к кедру. Вцепился в ветви, легко подтянулся и взобрался на нижний сук, быстро перебрался повыше, на заранее облюбованную позицию, уселся поудобнее. Устроил на колене заряженный арбалет.

— Готов, — отрапортовал он. Эйрик Штольц вмиг последовал его примеру. Эрме приподняла руки, позволяя Курту подсадить себя — сама бы она не дотянулась, даже подпрыгнув. Клаас Крамер уже ловил ее под локти.

— Лет двадцать не лазала по деревьям, — заметила Эрме, усаживаясь на высоте пятнадцати пьед над землей. — Ничего. Упаду — лететь недолго.

Курт Крамер хмыкнул, занимая место по соседству.

Засада готова. Теперь оставалось лишь ждать.

— Вкусно ты, тетка Джемма, стряпаешь, — заявил Вейтц, облизывая пальцы. — Прямо заправский повар.

Томмазо промолчал. Еда, на его вкус, была самая что ни на есть дикарская: лепешки из грубой, наполовину ржаной, муки, жареные стебли золотого лука и какая-то непонятная подлива бурого цвета. Но даже будь они на приеме в герцогском палаццо и угощайся отборными яствами, Томмазо не смог бы проглотить ни куска: не лезло. Завтрашний день внушал тоску. Выпорют. Обязательно выпорют…

Вейтц же жрал в три горла и, против всякого ожидания, вел себя без особой заносчивости, даже напротив, сделался на свой лад любезен. То ли устал собачиться, то ли еще что…

За столом они сидели вчетвером — откуда-то с огорода приплелась веснушчатая замурзанная девчонка, изумленно воззрилась на новые лица и, повинуясь легкому бабкиному шлепку, молча упала на лавку. Так и сидела, вытягивая из своей плошки хрусткие луковые побеги, жевала и исподлобья зыркала то на гостей, то на дверь. Не чаяла, видать, когда уйдут.

Не дождется, угрюмо подумал Томмазо. Вейтц твердо вознамерился заночевать здесь и, как ни странно, крестьянка была не против такого расклада. Может, надеялась на звонкую монету от банковского служивого. Это она зря — Вейтц только обещать был горазд.

— Сейчас бы испить, — мечтательно сказал оруженосец, запуская пальцы в свои патлы. — Чего легенького…

Томмазо ожидал, что крестьянка пошлет наглого вымогателя ко всем безликим тварям, но тетка Джемма встала и отправилась в пристройку-кладовую. Вернулась с глиняными чарками и кувшином. Светлая, соломенного оттенка жидкость наполнила сосуды, распространяя вокруг себя щекочущий ноздри аромат.

Вейтц пригубил напиток и, напустив на себя вид знатока, одобрительно прищелкнул языком. Крестьянка скупо улыбнулась и подошла к земляному порогу, за которым открывался вид на кусок остывшего сумеречного неба, с неясной пока еще россыпью звезд. Выглянула наружу и резко — Томмазо даже вздрогнул — захлопнула дверь.

— Ты чего? — удивленно спросил Вейтц. — Только-только посвежело чуток…

— Комарье налетит, — проворчала та, накладывая засов. — Или собаки бродячие. Шляются. В дом лезут, паскуды.

Она плотно прикрыла ставни, набросила крючок, и комнатушка погрузилась в полумрак — масляный светильник-плошка не давал толкового света. Уксусный привкус на языке сделался ощутимее. Бутыль они, что ли, разлили?

— Ложитесь спать, ребятки, — сказала тетка Джемма. — Нечего сумеречничать. И мы с внучкой пойдем.

Она турнула девчонку из-за стола, и обе направились в соседнюю комнатушку, отделенную дощатой щелястой дверцей.

— Лады, тетка, — не стал перечить Вейтц. — Доброй тебе ночи.

Он взял кувшин, свою чарку и с самым беспечным видом завалился на топчан, закинув ноги в грязных сапогах на спинку. Томмазо тоскливо огляделся: больше спального места не наблюдалось.

— А я где?

— А где пожелаешь, — фыркнул Вейтц. — Можешь на лавке, можешь на полу. Кто первым лег — того и постелька, сморчок. И ты не теплая девка, чтоб я ее с тобой делил. Огонь гаси!

Томмазо обиженно поморщился, но делать было нечего — пришлось устраиваться на лавке, подложив под голову свернутый плащ. Можно было, конечно, пойти на конюшню, зарыться в сено, но… он же не крестьянин и не бродяга, из милости пущенный на ночлег. Приличный человек ночует в доме, под крепкой крышей.

Он вытянул шею и дунул на светильник.

Минуты текли медленно. Клаас завозился, точно курица на насесте, и шепотом проговорил:

— А если они не придут? Если…

— Брат, ты чем слушал, когда объясняли? — резко оборвал его Курт Крамер.

— Придут, Клаас, — уверила Эрме. — Стая всегда идет по следу разведчика. У него вот здесь, — она коснулась себя под нижней челюстью, — железы. Они, даже у мертвого, выделяют ту вонь, которая тебя так бесит…

— А я-то думал, это башка от жары тухнет…

— На себе не показывают, монерленги, — заметил Курт. — Примета дурная.

— Что, жабры прорежутся? — улыбнулась Эрме. — Или лишние зубы?

Легионеры рассмеялись, но быстро смолкли, оборванные шиканьем Ройтера. Он вглядывался в окрестности, держа арбалет наготове.

Эрме чувствовала лопатками шершавую кору. Этот дымный кедр