Время скитальцев - Мария Чернышова

был куда меньше того гигантского мертвого дерева, с которого начался отсчет ее собственного, подлинного пути. Тогда тоже стояла жара, летняя, тяжкая, и годовалая Лаура постоянно плакалаи просилась на руки.Лаура…

На столе в Башне лежит неоконченное письмо — она успела написать лишь одну фразу, прежде чем посланец Джеза вызвал ее на Герцогский Совет. Чернила давно уже высохли, и ветер, пробравшись через приоткрытые окна, читает и перечитывает одни и те же слова.

Лаура, девочка моя, надеюсь, ты простишь свою матушку, за то, что ее письма так редки, но знаешь…

Она попробовала представить дочь. Почему-то она никогда не могла вообразить ее взрослой, почти девятнадцатилетней, в строгом белом плаще послушницы Сестер Времени. Нет, навязчивая память всегда подкидывала тот момент, когда они впервые расставались в весеннем саду, и пятнадцатилетняя Лаура, застыв в оплетенной плющом арке, глядела ей вслед со своей загадочной мечтательной улыбкой.

Честно говоря, все эти годы Эрме надеялась, что девочка передумает. Но срок близился, а Лаура так и не решилась выбраться из своего уютного, скрытого за прочными стенами, мирка. Большой мир, его потрясения и предательства слишком напугали этого ручного птенца…

«Знаешь, девочка моя, мир так переменчив. Ничего прочного, ничего надежного».

Эрме мысленно скомкала ненаписанную страницу.

Нет, девочка моя, лучше тебе об этом не напоминать.

Через час Томмазо измучился вконец. Лавка была жесткой и узкой, лежать было жутко неудобно, да еще и ноги свисали, когда вытянешь. И что самое обидное, мучился лишь он один.

Зараза Вейтц вовсю сопел носом. Наверно, весь кувшин вылакал, со злостью подумал Томмазо, не раз за этот час слышавший, как оруженосец прикладывается к чарке. Женщины сперва возились в своей каморке, но вскоре тоже улеглись и примолкли.

В комнате стояла душная тьма, наполненная дымком очага, запахами уксуса, жареного лука и вина. Надрывно звенел комар-пискун, и Томмазо отчего-то не сомневался, кого он изберет своей жертвой.

Окно, что ли, открыть? Плевать на комарье, все равно не спать, зато уксус перестанет есть губы. Томмазо приподнялся на локте, сел, потирая лицо.

Шлепанье. Легкое, едва различимое, словно ребенок бьет ладошкой по столу. Вот, снова и снова, и звук идет снаружи.

Томмазо отнял руки от лица. Прислушался. По ту сторону двери кто-то был. Кто-то бродил у порога, приближался, шлепая по стене, по косякам и двери, и тут же отскакивал, словно играя. Собаки? Но ни одна собака не будет так себя вести…

Шлепанье усилилось. И что самое жуткое: теперь оно слышалось сразу и у порога, и под окном и по правой стене. Невидимые ладони ударяли в глинобитные стены, точно в барабан.

Томмазо продрал озноб. Сразу, словно всплыв из темного колодца, вернулись все слышанные в детстве рассказы, все те страшилки о жутких порождениях Язвы, которыми матери по горло пичкают детей.

Благие, сейчас же весна… Гнилые ветра еще спят, воды чисты и все грязные твари таятся по своим логовам. Или не таятся⁈ Или пришли по его несчастную душу⁈

— Вейтц! — осторожно позвал Томмазо. — Вейтц, просыпайся!

Вейтц не слышал. Он повернулся на бок и безмятежно похрапывал. Чувствуя, что вот-вот разрыдается, Томмазо вскочил с лавки и принялся трясти щитоносца.

— Вставай! Вставай! Встава-ай!

Шлепанье нарастало. Резкое, словно частая дробь дождя. Словно ладони сжались в твердые кулачки, готовые проломить стену.

— Сдурел⁈ — Вейтц спросонья рванулся и отвесил Томмазо сильнейший тычок в лицо. — Порешу, сморчок!

Томмазо откатился к очагу. Кровь из рассеченной скулы текла на губы. Вейтц во мраке застыл на месте, выставив руки для обороны, и вслушивался в перестук, часто дыша.

— Что за шутки⁈ — проревел он, хватая со стола арбалет. — Кто ломится⁈

Внутренняя дверь распахнулась, в глаза ударил свет. Томмазо загородился рукой, зажмурился, отползая в угол.

В проеме стояла тетка Джемма, бледная, с собранными в узел волосами и железной лопатой на изготовку. За ее спиной, словно взъерошенный котенок, жалась девчонка. Глаза ее были дико вытаращены, в одной руке — мотыжка, в другой — светильник с горящим фитильком.

Тетка Джемма оглядела комнату.

— А ну, ребятки, — недобрым шепотом сказала она. — Ну-ка заткнулись.

И Томмазо внезапно понял, что кроме Вейтца, никто в доме не спал.

Луна ползла по небосводу, точно усталая галера. Говорят, на Мраморном архипелаге есть поверье, что ночное светило — призрачный корабль, перевозящий души с берега бренного мира на берег вечный. Оно плывет по небу, меж звездами и планетами, словно меж островами, собирая пассажиров и постепенно погружается все глубже в темные воды вселенной, наполняясь грузом сомнений, страстей, пороков, пока не перевернется под этой тяжестью в новолуние. Те, кто сумеет отбросить все лишнее, ненужное, земное, доплывают до обетованного берега, а остальные…

Благие, что только не лезет в голову! Призрачный корабль, надо же… Человек, который рассказал ей эту легенду, сам оказался ненадежным и лживым, как месяц, и так же легко исчез в тумане времени, как меркнет месяц при наступлении дня. Может, и впрямь лежит где-нибудь на морском дне — ведь не зря же Йеспер шатается по Тормаре в одиночку! — и жадные крабы давно полакомились его наглыми бледно-зелеными глазами. (Эрме передернуло при этой мысли).

И только память продолжает выбрасывать воспоминания, словно прибой — обломки разбитого при кораблекрушении корабля. Щепки, ни на что не годные, но такие острые…

Сегодня поистине день колкой щепы.

— Ш-ш-ш, — Стефан Ройтер вскинул кулак, привлекая внимание. — Слышите?

Они насторожились, но поначалу ничего не услышали. Дымный кедр легонько качал ветвями, фыркнула вдали лошадь, стукнув копытом.

— Вот, — Ройтер поднял палец. — Вот. Снова. Оно?

Теперь и Эрме различала, как шелестят камешки под плоскими ступнями.

— Да, думаю. Оно. Они.

— Ну, Стефан, не подведи, — сказал Крамер. — Сделай все чисто.

— Не бойся, командир, — хмыкнул Ройтер. — Главное, чтобы болтов достало.

Он вскинул арбалет и принялся искать цель. Эрме приподнялась, отодвинув нависшую ветку. Лунный свет давал возможность различать кустарник на дальнем краю поляны и ближнюю осыпь, но тени были глубоки. Создания ночи привыкли таиться в тени, но сейчас им придется показаться, пусть и на короткое время.

— Слева, — прошептал Курт. — За валуном.

Ройтер только кивнул. Он, видимо, выжидал, пока цель не приблизится. Эрме и сама теперь различала приземистые силуэты, копошащиеся на склоне. Один, второй, еще двое…

Она чувствовала странное спокойствие. Это всего лишь охота, пусть дичь в этот раз непривычная. Но в сущности, чем