Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

который потянул её за руку, чтобы о чём-то спросить, и она нагнулась к нему. Ответ на вопрос она прошептала ему на ухо, а следом легонько и нежно чмокнула в щёку.

Комната для новых членов семьи была уже готова, и в этом чувствовалась тёплая забота госпожи Игтрауд. Одну из гостевых спален оборудовали двумя кроватями для мальчиков, а на большой кровати предстояло спать Тирлейфу. Мебель в комнате переставили по-другому, убрали один шкаф, чтобы было просторнее, и добавили стол под окном, чтобы Тирлейф мог заниматься с мальчиками учёбой. Впрочем, учёбой не возбранялось заниматься и в библиотеке, хотя иногда там работала сама госпожа Игтрауд. У неё был свой кабинет, но порой она сидела и там. В память одушевлённого дома новых жильцов незамедлительно внесли, чтобы он обслуживал и их.

К обеду батюшка Гвентольф принёс из сада блюдо, полное огромных и душистых ягод йордхуббе. Это была первая волна урожая: за сезон их ожидалось ещё четыре. Кусты цвели и обильно давали плоды, затем после сбора выпускали новые цветоносы, на которых завязывались и опять наливались ягоды — и так далее. Урожай первой и второй волны обычно с жадностью и радостью съедался семейством в свежем виде, а плоды от дальнейших сборов уже шли в блюда, напитки и заготовки. Причём ягоды становились всё слаще раз от раза. Самым вкусным был последний, осенний урожай, и половина его обычно тоже охотно употреблялась свежей.

— Ну, мальчишки, налетайте! — добродушно улыбаясь, сказал батюшка Гвентольф. — Уверяю вас, вы такого в вашей холодной и хмурой столице никогда не пробовали!

Впрочем, йордхуббе выращивали и на большой земле, но там она была не такой сладкой и крупной, а также отдавала всего лишь один урожай в сезон. Мальчики широко распахнутыми глазами пожирали великолепные огромные ягоды, блестящие от капелек воды и источающие чарующий аромат, но батюшка Тирлейф строгим взглядом остановил их: воспитанные дети не должны хватать угощение первыми. Хозяйкой этого дома и стола была госпожа Игтрауд — она и принялась распределять ягоды между домочадцами, внимательно следя за тем, чтобы никто не был обижен количеством. Ягоды были очень мягкими и легко мялись, поэтому она аккуратно накалывала их на особую, очень тонкую и изящную двузубую вилку и раскладывала по тарелочкам для фруктов. Каждому досталась солидная горка душистых плодов.

— Ну вот, а вы жаловались, что в саду навозом пахнет, хе-хе, — посмеивался батюшка Гвентольф. — Вот она, обратная сторона запаха! Душистая, вкусная, сладкая!

— Безусловно, батюшка, безусловно, — со смешком согласилась госпожа Игтрауд. — Плоды твоих трудов бесподобны! Это просто чудо. Остаётся только удивляться, как всё устроено в природе. Такая с виду неказистая, а порой и не очень приятно пахнущая земля рождает такие восхитительные плоды! Природный круговорот веществ устроен удивительно и мудро.

Послеобеденное время мальчики провели в саду с батюшкой Тирлейфом, Эллейв и Онирис. В этом сказочном месте находилось огромное количество удивительных и прекрасных уголков, обойти и рассмотреть которые за одну прогулку удалось с трудом. Малыш Веренрульд ещё спал днём, и его сморило; Эллейв предложила устроить его в садовом гамаке, а чтобы не беспокоили насекомые, над ложем обычно вешался балдахин из полупрозрачной лёгкой ткани. Батюшка Тирлейф остался возле младшего сына во время его сон-часа, а Ниэльм с Эллейв и Онирис отправился на их любимый «дикий» пляж купаться. Мальчик ещё никогда не плавал в таком тёплом и ласковом море и провёл в воде часа три, не меньше — с небольшими перерывами. Взятый с собой купальный костюмчик ему ещё как пригодился, вот только ему здесь было не с кем играть в «кто громче пукнет в воду». Впрочем, теперь он и сам не согласился бы на такие опасные и чреватые неприятностями игры. Они с Онирис купались и весело плескались, а Эллейв, сняв форменный кафтан, жилетку и сапоги, ловила удочкой рыбу. Она чуть поодаль стояла по колено в воде и время от времени ласково поглядывала на жену и её братца, которые отлично проводили время и наслаждались уже хорошо прогревшимся морем. Самым тёплым и приятным оно было, конечно, летом, но купальный сезон начинался уже с середины весны.

Несмотря на плещущихся и шумящих Онирис с Ниэльмом, Эллейв удалось поймать трёх рыбин с фиолетовыми глазами и алыми плавниками; рыба эта называлась «ойрд». Этого вполне хватило для запекания в углях и наслаждения трапезой на свежем воздухе. Эллейв обмазала тушки слоем разведённой с водой глины и закопала в угли на полчаса, потом затвердевшая глина была разбита, и чешуя сошла вместе с ней. Вкуснее всего эта рыба была сама по себе, без приправ и добавок, даже без соли хороша, но солонку Эллейв всё же захватила. Костей в рыбе было мало, что делало её поедание легче и приятнее. Эллейв научила Ниэльма есть её, держа кусок на большом и широком, как тарелка, листке кустарника рамматал, который рос здесь повсюду. Цветы у него были неказистые и странно пахнущие, а плоды несъедобные, а вот листья — очень красивые и сочные, тёмно-зелёные, глянцевые. Несколько таких кустов росло и в саду — в качестве декоративно-лиственных. Привалившись к плечу Эллейв, Ниэльм ел свой кусок, а та улыбалась, глядя на его счастливую мордашку.

С непривычки мальчик немного перегрелся, и пришлось уложить его в тени. Онирис осталась с братцем, а Эллейв быстро сбегала за холодной водой из ближайшего родника: та, которую они взяли с собой, уже нагрелась и для охлаждения не годилась. Вернулась она через пятнадцать минут.

— Вот так, мой хороший, сейчас остудим тебя, — приговаривала она, заботливо держа у его губ кружку. — Да, здесь тебе не зябкая Ингильтвена, дружок. Пока ты не привык к местной погоде, в самые жаркие часы на улице лучше не появляться или выходить только в крайнем случае.

Остатками холодной воды Ниэльму смочили голову, и ветерок охлаждал её. Мальчик немного дрожал: его тело из-за перегрева не совсем правильно воспринимало обстановку. Подхватив его на руки, Эллейв носила его в тени деревьев из стороны в сторону.

— Сама-то шляпу надень, а то напечёт голову, — сказала ей Онирис.

— Руки заняты, милая, — усмехнулась та, взглядом показывая на Ниэльма в своих объятиях. — Буду признательна, если ты мне поможешь с этим.

Онирис подобрала головной убор и водрузила на её череп, на котором едва заметно проступала суточная щетина, и они обменялись быстрым и кратким, лёгким чмоком в губы.

— Ну всё, родной, на сегодня с тебя