Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

глаза и покачивая его в объятиях, а он мелко дрожал, судорожно вцепившись в неё и не отпуская. Онирис даже и думать было нечего о том, чтобы вклиниться в это единение, но она и не собиралась им мешать. У неё на сердце разливалась тёплая и горьковато-сладкая радость от их встречи, она могла любоваться этой сценой бесконечно, смахивая светлые и счастливые слёзы.

Заметив это, Эллейв прошептала Ниэльму:

— Дружище, пойдём-ка, Онирис обнимем... Пойдём, пойдём... Она тоже горя натерпелась, ей тоже несладко пришлось. Красавица, иди к нам. Вот так.

Одной рукой прижимая мальчика к себе, вторую она протянула к Онирис, и та нырнула к ней «под крылышко», жмурясь от обрушившихся на её залитое слезами лицо поцелуев самого родного на свете волка.

— Родные мои, любимые мои, — приговаривала Эллейв, поочерёдно целуя то жену, то её братца. — Наконец-то вы в моих объятиях... Как же я вас люблю...

Однако встречала их не только она, о чём мощно возвестил зычный звук сморкания.

— Дядюшка! — рассмеялась Онирис, протягивая руку к Роогдрейму, у которого нижняя половина лица утопала в белоснежном носовом платке, а глаза покраснели от слёз и усиленно моргали. — Иди, иди к нам, родной ты наш, добрый ты наш дядюшка!

Дядюшкой Роогдреймом снова овладел приступ сентиментальности, и ему было отчего растрогаться. При виде такого воссоединения не расчувствовались бы только совсем бессердечные особы. Дядюшка присоединился к объятиям, вытирая платком нос и глаза, и Эллейв с Онирис одновременно поцеловали его в обе щеки.

— Дядюшка, познакомься: это мой братец Ниэльм, это Веренрульд, это батюшка Тирлейф, — представила ему Онирис приехавших с ней родичей.

— Весьма, весьма рад! — окончательно прочистив носовые ходы, слегка гнусаво проговорил тот. — Чрезвычайно рад приветствовать!

У дядюшки был такой милый и добродушный облик, что оба мальчика сразу прониклись к нему симпатией и совсем не стеснялись. А Онирис знала, чего сейчас больше всего хотелось Эллейв, поэтому предложила:

— Пойдёмте, посмотрим на корабль моего имени! Он наконец-то вернулся!

Заметив, как жадно и воодушевлённо заблестел взгляд Эллейв, она не удержалась от улыбки.

«Прекрасная Онирис», с которой уже увезли всех взятых под стражу пиратов, стояла в доке для ремонта и обслуживания. Разбойники были не самым чистоплотным и аккуратным народом, и корабль нуждался в большой уборке после них.

— Что за грязные ублюдки здесь обитали?! — вскричала Эллейв, приподнимая верхнюю губу в негодующем оскале. — Как можно было довести корабль до такого состояния? Конечно, я благодарна Йеанн за спасение твоей жизни, милая, но вот команда у неё — просто засранцы!

— Чтоб их иглозадые ноздрегубы в задницы зацеловали! — добавил Ниэльм энергичное проклятие.

Онирис кашлянула, батюшка Тирлейф возмущённо вытаращил глаза, а Эллейв расхохоталась своей великолепной и белоснежной волчьей пастью.

— Думаю, им не очень понравились бы ощущения! Но они того заслуживают. И даже большего! — С этими словами она ещё раз очень крепко чмокнула Ниэльма.

Онирис вернула ей свой портрет и вручила подарок от Йеанн — клинок из клюва хераупса, не забыв предупредить о необходимости осторожного обращения с ним.

— Хм, занятная вещица, — молвила Эллейв, уважительно принимая его обеими руками, аккуратно вынимая из ножен и с интересом осматривая. — Что ж, большое спасибо ей. И впрямь, видимо, особенный клинок, раз такое сотворил с чудовищем!.. А с виду как будто невелик.

Клинок был выточен из тёмного материала, напоминавшего кость или рог, а также панцири насекомых. Он сверкал в лучах Макши, отшлифованный до зеркального сияния, и имел небольшой изгиб, как у сабли, но длиной отличался меньшей, чем этот вид оружия. Рукоятка была стальная, с гладким куском янтаря в навершии, стебель её имел кожаную обмотку, а гарда не представляла собой ничего особенного — просто стальная перекладинка с дужкой без каких-либо украшений. Также рукоятка была снабжена темляком из кожаного ремешка.

— Можно посмотреть? — шёпотом спросил Ниэльм, у которого опять глаза округлились, как блюдца.

Эллейв показала ему оружие поближе, но в руки, естественно, не дала и касаться не позволила. Убрав клинок в чёрные с серебряной отделкой ножны, она ещё раз окинула его посерьёзневшим взором, очень цепким и внимательным, задумчивым. Увы, она уже не могла поблагодарить разбойницу лично за этот дар. Прицепив это необычное оружие за портупею к поясу, вернувшийся к ней миниатюрный портрет Онирис Эллейв бережно спрятала во внутренний карман кафтана.

Они ещё немного прогулялись по порту: Ниэльм очень хотел его посмотреть. Одни корабли разгружались, другие загружались, пассажиры отбывали и прибывали, а портовые рабочие, здоровенные и мускулистые, раздетые по пояс ребята, разместились для перекуса прямо под деревьями, разложив еду на расстеленной на земле скатерти... Ниэльма заинтересовала эта сценка, но Онирис с батюшкой Тирлейфом пришлось поскорее увести мальчиков от этой живописной группки, потому что речь слышалась такая, что уши в трубочку сворачивались. Иглозадым ноздрегубам и не снились такие существа, которых упоминали эти рабочие, а также способы взаимодействия этих существ с разными частями тел говорящих. Ниэльм сразу навострил уши, но батюшка Тирлейф зажал ему их, а на рабочих посмотрел с неодобрением. А те одарили его в ответ насмешливыми взглядами — мол, ишь, щёголь какой чистенький нашёлся, господин благородный! Сидит дома, поди, под крылышком у супруги, белоручка, и пальца о палец не ударит... То ли дело — они, рабочий класс! Они пахали как проклятые, зарабатывая себе на жизнь тяжким каждодневным трудом.

— Эй, малец, иди к нам! — звали они Ниэльма.

Ниэльм умоляюще посмотрел на батюшку, но взгляд того как бы говорил: «Даже не мечтай!» Впрочем, кроме этих рабочих в порту было ещё много разного и интересного, захватывающего и увлекательного. Прежде всего, сам порт, и похожий, и непохожий на порт Ингильтвены. Силлегские острова обеспечивали себя далеко не всеми товарами, поэтому грузооборот с большой землёй у них был весьма велик. В основном это были промышленные товары. Сами же Силлегские острова были курортом, местом приятного отдыха, и приём отдыхающих являлся главной статьёй их дохода. Как уже говорилось, город Гвенверин был превосходно озеленён, на каждом шагу шелестели сочной листвой скверы и парки, пестрели и благоухали цветники и клумбы, а удивительные и завораживающие блеорайны с гирляндами свисающих соцветий различных оттенков так изумили обоих мальчиков, что приходилось нарочно останавливаться около этих растений, чтобы братцы могли ими вдоволь налюбоваться. Разумеется, мальчики не преминули с восторгом напиться из уличных фонтанчиков.

— Сколько ты ещё будешь дома? — тихонько спросила