Лицей 2025. Девятый выпуск - Сергей Александрович Калашников

матери: «Не поняла, а как Пичкалёвы выменяли двушку на трёшку? Там с маткапиталом, что ли… Это ж дикие деньжищи»? Вопрос об имущественной многоходовке лёг между салатами и заливным; тост сбился; отец стушевался и решил не продолжать. Зоя расстроилась – за папу и за себя, так и не узнав главного – как найти то самое место.

За этими застольями женщины обсуждали подтяжки лица звёзд и выносили мнения, у кого получилось красиво, а у кого – дурно. Мужчины, по канону, – машину, рыбалку, гараж. Телевизор бубнил что-то своё. Однажды включили передачу типа «Аншлага», в котором юмористы мяукали на разные лады. «А давайте тоже мяукать, мы что, хуже этих?» – предложил Владимир (он был то ли чей-то отчим, то ли, наоборот, первый муж). И все стали мяукать, по кругу.

Зоя смотрела на мяукающих родственников, и ей казалось, что она в дурдоме. Или, пожалуйста, ну хотя бы во сне. Но Владимир вполне по-настоящему ткнул её пальцем в бок и сказал: «Теперь твоя очередь. Давай оригинально, как ты умеешь. Чему-то ведь тебя в Москве твоей научили». Зоя не знала, как мяукать оригинально, и поэтому просто сказала «мяу-мяу». «Скучно», – резюмировал Владимир.

В квартире Розы Брониславовны Зою не просили мяукать. Словно они и так понимали, что она не представляет никакого интереса. При этом общий язык не получилось найти не только со старшими, но и с молодёжью. А её здесь было немало: Яновы друзья детства, чьи-то студенты, ученики, аспиранты, ассистенты.

Это была совершенно непривычная молодёжь. Они были взрослыми, но не той взрослостью, какая обрушилась на её друзей: с ранними ипотеками, фрилансами и необходимостью оплачивать родительские зубные протезы. Они одевались как в сериале «Безумцы»: парни в жилетках, девушки в бархате и клипсах. Они не работали в офисах. Они использовали слова «лепота», «благодать» и «ну давай по рюмашке». Они писали диссертации и играли на театре. Кажется, Гурченко когда-то сказала в одном интервью: «моё происхождение вылезало из всех швов моих платьев». Таковым было Зоино состояние тех месяцев.

Зоя в то время часто спрашивала себя: а я сама-то кто? С кем? Чьих? Для этих товарищей нет базы: так, почитала всякого по верхам и нахваталась в интернете у умных людей красивых слов. Но и с членами семьи и одноклассницами обоюдно интересный разговор уже как будто не представим. Получается креативный, прости господи, класс. Тьфу. Как жаль, что ушли десятые годы: там можно было спрятаться за уютным понятием «хипстер». Да даже без хипстера. Просто – жаль, что ушли.

Единственная отдушина – Янчик. Всё талантливо делал, даже разливал. Она увидела однажды, как Ян распределял остатки, стараясь делать это поровну, резко опрокидывая бутылку дном вниз, чтобы не перелить. Но себе всё равно налил побольше. «Вот жадина», – послышался голос из их «водочного» уголка.

И просилась после «говядина», а потом – «солёный огурец», про который Зоя подумала «хочется», а ещё подумала, что огурец – это дома, а сейчас ситуация требовала «турецкий барабан» (хотя вот Сеня говорит, что «немецкий») или элегантный вариант про пустую шоколадину.

«Эх, написать бы серик про социальное расслоение, – подумала Зоя. – Типа „Белый лотос“ по-русски».

Не из зависти. Это всё для зависти было недостижимо. Представить сложно, как это – с детства жить в квартире с потолком четыре с половиной метра. Просыпаться сразу в центре Москвы, а не делать ежедневное упражнение «автобус-электричка-метро»? Не мыслить о работе в найме? Знать, что всегда есть и будет крыша над головой? Не задаваться вопросом «а чем бы я занимался, если бы не нужно было зарабатывать?» – потому что зарабатывать просто не нужно.

Номинация Поэзия

Сергей Калашников

А вот они

Сборник стихотворений

Ангел бьёт кулаком и мотор начинает работу

Ангел бьёт кулаком и мотор начинает работу

Открывает глаза пропустивший один оборот

И вдыхает январь как подвальную горькую рвоту

Налегает на крик и шестую октаву берёт

Снег лежит и летит всё в снегу снег сидит на деревьях

Потому-то нет места для птиц в этом чистом мирке

Он идёт а они улетают со снегом на перьях

Говори – я хочу видеть снег на твоём языке

Оглянись в этот свет в этот сон где ты падаешь в реку

Пробиваешь как бур её лёд или бьёшься о гладь

Ты проснёшься а окна вокруг запотели от смеха

Что нам делать с печалью такой? Даже замуж не взять

На носу Рождество ты идёшь доски бьются о доски

Проигравший себя забывает что ставил себя

И живёт на Земле как в большой голубой переноске

Ангел бьёт кулаком и мотор начинает, а зря

Когад я ыбл тогад бюльов ылба

когад я ыбл тогад бюльов ылба

твоё лицо мне снилось и казалось.

стоял январь, у ртутного столба

сирень цвела и нас водила за нос

я спрашивал: ты будешь дальше жить?

как дальше жить? мне становилось хуже

я видел небо взятое лежит

отбившегося жаворонка кружит

и плачет до чего нелепый вид

как твой любимый? умер или спасся?

январь, в подсобке радио язвит

и всё стихи бумагой пахнет мясо

Ощущая воздействие литерали всего

ощущая воздействие литерали всего

составляя деепричастный отказ от прав

я выходил смотреть новокосино

было тревожно. в этой одной из глав

близился вечер капало с козырьков

острых как пузырьки на губах весны

март наступал когортой плохих стихов

и выгребал казённое из казны

близилось лето был как подсолнух крив

круг на воде сравнения шли враскос

я всех любил но вырывался крик

кончись, я засыпал и мне не спалось

в этих дворах в квадрате колодцев крыш

люди куда-то шли и наверняка

не успевали может ты зря спешишь

я уставал смеяться и всем мешать

солнце всходило наискось, ахаха

В краю стоп-кранов стиснутых в руках

В краю стоп-кранов стиснутых в руках

Тревожными