Лицей 2025. Девятый выпуск - Сергей Александрович Калашников

ни слова. Он в этой квартире странным образом сделался меньше ростом и уже в плечах.

Роза Брониславовна продолжила:

– Он такой был в детстве хорошенький, послушный. Вот, бывает, два часа ночи. А всё сидит за фоно. Я, говорит, бабушка, буду играть до покраснения глаз. Хочу на конкурсе быть самым лучшим. Ну что за чудо-человечек? Мне, конечно, не очень нравится, что Янчик от нас съехал. Живёт своей жизнью, ест не пойми что. Ян, ты вообще питаешься? А этот баян…

– Какой баян? – не поняла Зоя.

Ян продолжал молча есть.

– Да он нам в семнадцать лет устроил подростковый бунт. Уборщица нашла под кроватью спрятанный баян. Не поняла, дурёха, что это Яночкин тайник. И поставила его на видное место. Там ещё и ноты ужасных песен всяких лежали. Ну, эстрада, вы понимаете. Я увидела, говорю: Янчик, откуда эта гадость? А он как давай орать: а мне нахуй ваше пианино не сдалось. Представляете? Сказать «нахуй» при родной бабке. So gross![5]

Куда сложнее было представить «нахуй» из уст Розы Брониславовны. Но потом Зоя вспомнила, что ханжеское отношение к мату – удел провинциальной интеллигенции. Столичная же использует её с обилием и шиком.

– Ну я ему по губам дала, наказала рот с мылом помыть. Неделю с ним не разговаривала. Слава богу, дед не дожил и не застал эту гадость. Кстати, а вы чем занимаетесь, душенька?

– Пишу сценарии.

– Да что вы? И как вас можно посмотреть?

– Ну… на всяких платформах…

– Это в интернете? Терпеть не могу интернет.

– Почему?

– Потому что он даёт иллюзию, что у нас теперь всякое мнение ценно и достойно высказывания.

– Ну, по сути так и есть.

– Yes, indeed, my dear. Жуткое время. Вы посмотрите, кто сегодня популярен? Какие-то обычные люди без образования, с улицы…

Действительно.

– А кто ваши родители?

– Папа – врач.

– Какой?

– Терапевт.

Она поджала губы, Зоя попыталась спасти положение.

– Мама – преподаватель, кандидат географических наук.

– Да, у меня тоже есть подруга-музыковед, которой на докторскую силёнок не хватило. А я ей говорила, что часики тикают.

Ян продолжал молча есть.

– Но что я ещё хочу сказать. Я думаю, в Янчике есть это – умение держать людей в ежовых рукавицах. Ежовые рукавицы – только они работают. Янкиного деда знаете как в оркестре боялась? А вообще он у нас добрый мальчишка. Всегда таким был. Мы его до училища в Пироговку отдали. Ну вы понимаете: это приличная школа, приличные дети, приличные родители. Но Янчик с себе подобными, так сказать, никогда не дружил. Всегда выбирал из простых семей.

– А они там откуда?

– В Пироговке так принято. Там иногда принимают деток… Ну, из простых. Кому в жизни не очень потрафило, так сказать. И им разрешают по каким-то совершенно не ясным причинам учиться за меньшие деньги, чем остальным. Мне этот либерализм со стороны школьного начальства совершенно непонятен, конечно. Вот Янчик наш всегда только с такими водился. Я ему говорила: они с тобой ради денег только. А он им всё до нитки последней отдавал: кафе-мафэ, приставки игровые, деньги на телефон без конца клал. Не слушал он меня. Такой он у нас светлый мальчик.

– К народу парня тянет. Не зря на «Хованщину» меня водил.

– Янчик, поиграй нам чего-нибудь.

Ян послушно отложил печенье и направился к роялю. Он играл что-то знакомое – такое знала даже Зоя. Кажется, было в каком-то кино. Роза Брониславовна внимательно смотрела в спину внука, пока мелодия не погасла. Она помолчала немного, вдавила фильтр в хрустальную пепельницу, а после спокойно и чётко произнесла:

– Говно.

Роза Брониславовна развернула трюфель и пояснила:

– Совершенно мимо, Янчик. Этот вальс надо играть легко, ясно, прозрачно. Как кружево. А у тебя – слабо, размазанно. Какая-то дрисня. Дай сюда.

Ян уступил ей место и протянул ноты. Та усмехнулась в ответ:

– Я, по-твоему, совсем уже в маразме?

И начала играть.

По всей видимости – легко, ясно, прозрачно.

Как кружево.

* * *

Той ночью Ян был в печали. И Зоя делила его печаль.

Чувство было общим, ведь у него была одна причина: они оба, хоть и по-разному, но всё-таки разочаровывали Розу Брониславовну.

Как ни странно, это не мешало учащаться чаепитиям у неё дома. Зоя и Ян проводили там два-три дня в неделю; вместо того, чтобы ходить – как нормальные влюблённые – в театр, кафе или кино. Просто Роза Брониславовна звала, и они не смели ей отказать. Спустя месяц частота приглашений стала понятной: это была серия проверок, после которых Зою допустили до окружения их семьи.

Потом Зоя не раз будет пытаться найти разницу между тем, как бабушка Яна относилась к ней и к своим ученикам. Учеников у неё было миллион. Она швыряла в них нотами и сборником Ганона. Выгоняла из дома спустя десять минут от урока. Орала и обзывала. И каждый всё равно – благоговел. Прощение вымаливалось на коленях. Иногда вместе с родителями. И полученное помилование было подарком. Даже часовое присутствие Розы Брониславовны в жизни считалось за шанс приблизиться к недостижимому идеалу в искусстве. К тому же все понимали, что преподавательница знакома, с кем надо. Может кому надо что-то сказать. Куда-то позвонить.

– А почему ты не явилась на занятие, мадам? Заболела? М-м-м, какая жалость. Собьёшь температуру и 25-й 299-го опуса Черни мне аудиосообщением в Ватсап, не то матери позвоню. (грозно)

– Ужасные штрихи! Не ритм, а тошниловка в пробке. Мы же тут по идее крадёмся! (театрально)

– Вы понимаете, что с вашим, так сказать, талантом заниматься надо будет ОЧЕНЬ много? (скорбно)

– Котёнок, а, может, тебе на балалайку лучше? У пузочёсов[6] тоже весело живётся. (насмешливо, игриво)

– Завтра в десять, чтобы была тут. Какая лекция? Основы государственности? Умоляю, там и без тебя справятся. (уверенно, спокойно)

– Аккордовую артиллерию тренируем, Маратик. (громко, с задором) Маратик-дегенератик. (тихо, закрыв дверь)

Зоя не раз заставала этот момент, когда Роза Брониславовна провожала учеников. Момент освобождения, конца сладкой пытки. Зоя предполагала: а она ведь вряд ли ради денег этим занимается. Догадка казалась немыслимой и почему-то страшной.

Среди учеников было много упорных и старательных. Способных, если верить Розе Брониславовне. Слово «талантливый» она в похвале не употребляла никогда и любила говорить, что это большое педагогическое фиаско. Некоторых Зоя запомнила по именам. Она заглядывала им в глаза и пыталась понять: свою ли мечту они живут? В смысле, вот о таком, а не о привычном для Зоиного тинейджерства – новый скейт, последняя приставка, встречаться с мальчиком,