Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

2. Преступления против человечности, перечисленные там же: «Убийства, истребление, порабощение, ссылка и другие жестокости, совершенные в отношении гражданского населения до или во время войны, или преследования по политическим, расовым или религиозным мотивам в целях осуществления или в связи с любым преступлением против мира или военным преступлением».

Как уж было отмечено в части II, в данном случае существует столько ограничений и такая степень дублирования других преступлений, что практическая польза этой формулировки не столь очевидна. То же самое можно сказать о геноциде, определяемом как международное преступление sui generis в Конвенции ООН о предупреждении преступления геноцида и наказании за него от 9 декабря 1948 г. К сожалению, полезный потенциал этой Конвенции в наибольшей степени ограничивается тем, что в отсутствие действующих международных уголовных трибуналов, вроде МУС, судами, которые могут принуждать к ее исполнению, являются исключительно национальные суды государств, совершающих акты геноцида. Этим обстоятельством частично можно объяснить, почему Георг Шварценбергер был вынужден заметить: «Конвенция о геноциде является излишней там, где она применима, и неприменимой там, где необходима»[565].

3. Серьезные нарушения четырех Женевских конвенций, как они определяются в ст. 50, 51, 130 и 147 соответственно. Перечни нарушений отличаются друг от друга, так как классифицируемые ими действия считаются нарушениями, только (привожу фразу, повторяющуюся во всех четырех) «когда эти действия направлены против лиц или имущества, на которые распространяется покровительство настоящей конвенции». Перечень, содержащийся в Конвенции о защите гражданского населения во время войны, – самый длинный и, так как он включает почти все остальные нарушения, перечисленные в других конвенциях, его можно привести в качестве репрезентативного: «Преднамеренное убийство, пытки или бесчеловечное обращение, включая биологические эксперименты, преднамеренное причинение тяжких страданий или серьезного увечья, нанесение ущерба здоровью, незаконная депортация, перемещение или арест покровительствуемого лица, принуждение покровительствуемого лица служить в вооруженных силах неприятельской державы или преднамеренное лишение его права на беспристрастное и нормальное судопроизводство, предусмотренное настоящей Конвенцией, взятие заложников, незаконное, произвольное и проводимое в большом масштабе разрушение и присвоение имущества, не вызываемые военной необходимостью».

4. Другие серьезные нарушения, добавленные к вышеназванным перечням ст. 85 и (специальным образом) 11 ДПI. Ст. 85 представляет собой одно из минных полей в сфере МГП, которые невозможно пройти без надежного юридического сопровождения; сказанное здесь не должно восприниматься как нечто большее, чем предварительные ориентиры. Тем не менее не существует никаких разногласий в отношении двух главных целей. Первая заключалась в расширении категории серьезных нарушений посредством включения в нее определенных положений гаагского права, а также первоначального женевского права. Эти расширения и уточнения не были такими всеобъемлющими, как того добивались МККК и другие участники CDDH, но тем не менее было достигнуто согласие по поводу следующего перечня: «превращение гражданского населения или отдельных гражданских лиц в объект нападения; совершение неизбирательного нападения, затрагивающего гражданское население или гражданские объекты, когда известно, что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь жизни, ранений среди гражданских лиц или причинит ущерб гражданским объектам…; совершение нападения на установки или сооружения, содержащие опасные силы, когда известно… [далее как в предыдущем пункте]…; превращение необороняемых местностей и демилитаризованных зон в объект нападения; совершение нападения на лицо, когда известно, что оно прекратило принимать участие в военных действиях [hors de combat]; вероломное использование… отличительной эмблемы Красного Креста… или других [признанных] защитных знаков».

Другая важная цель состояла в том, чтобы включить в поле женевского права положения, которые особенно волновали некоторых участников CDDH и которые в силу той или иной причины могли рассчитывать на поддержку большинства ее делегатов. Они касались следующих вопросов: перемещение оккупирующими государствами собственных граждан на оккупируемые территории или депортация жителей с этих территорий, «неоправданная задержка» репатриации; «практика апартеида» и т. п.; нападения на места и объекты, опознанные в качестве имеющих особое значение в «культурном или духовном наследии народов»; и лишение лиц, подпадающих под защиту МГП, «права на беспристрастное и нормальное судопроизводство»[566].

5. Нарушения Женевских конвенций, не классифицируемые ими как «серьезные нарушения». То, что в перечень нарушений МГП должны включаться как те нарушения ЖК, которые не столь серьезны, так и те, которые признаны серьезными, столь очевидно, что не заслуживает особого упоминания. Но различие между ними на деле имеет огромное юридическое значение. Судебные процедуры и наказания за не столь серьезные нарушения носят обычный характер. В том, что касается собственных граждан (подданных) воюющей стороны, а также ее военнослужащих, их дела должны рассматриваться в соответствующих национальных судах. Если же речь идет о гражданах государства-неприятеля, которые принадлежат к категории военнослужащих/комбатантов, то с ними следует поступать так, как предписывает Конвенция об обращении с военнопленными; если же они не относятся к категории военнослужащих, они должны иметь статус «лиц, находящихся под защитой», как это определено в ст. 4 Конвенции о защите гражданских населения, и с ними следует обращаться в соответствиями с предписаниями этой Конвенции[567].

6. Для полноты картины необходимо напомнить, что все вооруженные силы располагают собственными кодексами военной юстиции и правил ведения военных действий, которые могут включать в себя бóльшую или меньшую часть МГП, в зависимости от политических и культурных особенностей.

Например, в случае с Великобританией все соответствующие договоры и конвенции включены in extenso[568] в армейское руководство, и ссылки на международно-правовые обязательства страны постоянно встречаются в его тексте. На первой же странице американского полевого устава, в предисловии к нему, устанавливается международно-правовой контекст, в рамках которого следует воспринимать содержание этого руководства. Самое первое предложение текста устава гласит, что его цель – «обеспечить личный состав вооруженных сил авторитетным руководством в сфере обычного и договорного права, применяемого к ведению войны на суше и к отношениям между воюющими и нейтральными государствами». Можно усомниться в том, что многие государства заходят так далеко, чтобы открыто заявить те рамки, устанавливаемые МГП, в которых они обязуются осуществлять свои операции. Но, независимо от того, идут государства на это или нет, национальные военные руководства, уставы и кодексы составляют тот контекст, в рамках которого лица, ответственные за поведение национальных вооруженных сил, определяют, чтó следует рассматривать как уголовное преступление, и – совершенно отдельный вопрос! – могут принять решение о преследовании по закону за эти деяния.

Мы можем сделать вывод, что фактически не существует таких нарушений МГП, уж совершенно точно – таких его серьезных нарушений, которые могли бы проскользнуть сквозь такую плотную сеть определений. Поэтому вопрос в отношении обеспечения исполнения с помощью санкций состоит не в том, подлежит ли наказанию такое-то деяние, а