Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

о тех случаях, когда сторона, желающая выявить правду, готова взять на себя риск поставить в неудобное положение ту сторону, в отношении которой устанавливается неудобная истина. МККК, как было сказано выше, обычно с неохотой раскрывает все, что ему известно, и делается это не без веских оснований. И тем не менее он присоединился к проявившейся в 1980-х годах благотворной тенденции содействия имплементации и, при необходимости, принуждению к исполнению МГП (возможно, частично явившемуся результатом роста озабоченности совершенствованием МГП и соблюдением его норм, имевшего место в 1970-х годах), когда опубликовал свои основные принципы в отношении того, насколько далеко он готов пойти «в случае нарушения МГП»[549]. Подтвердив, что он по-прежнему будет отдавать предпочтение конфиденциальности как характерному стилю осуществления своей деятельности, МККК заявил, что он «оставляет за собой право делать публичные заявления… при наличии следующих условий: нарушения значительны и неоднократно повторяются; предпринятые конфиденциальные шаги не смогли положить конец нарушениям; подобная публичность отвечает интересам лиц или групп, которые оказались затронуты или которым угрожает опасность; представители МККК видели эти нарушения собственными глазами, или же существование и масштабы нарушений были установлены на основе надежных и проверяемых источников.

Эти условия носят такой явно ограничительный характер, что не позволяют рассчитывать на сколько-нибудь значительные перемены в политике, проводимой МККК. Небольшое количество публичных заявлений о злоупотреблениях и нарушениях, которое сделал МККК после публикации этих основных положений, не таковы, чтобы дать основания предположить, что он окажется в первых рядах тех, кто занимается раскрытием правды и тем новым видом юридической деятельности, которая введена в ДПI под названием «установление фактов»[550].

МККК активно содействовал созданию Международной комиссии по установлению фактов, которое было предусмотрено ст. 90 ДПI. Комиссия материализовалась в марте 1992 г. после того, как вхождение в нее Канады в ноябре 1990 г. довело количество государств, изъявивших желание участвовать в ее работе, до двадцати, т. е. необходимого минимума. Поскольку Комиссия является обычным официозным межправительственным органом, составленным из «пятнадцати членов, обладающих высокими моральными качествами и признанной беспристрастностью» (само собой разумеется, что люди, которых ВДС назначили туда, почти все – юристы), и полностью зависящим в своей нелегкой деятельности от согласия спорящих сторон, ее вклад в дело отделения зерен правды от плевел ошибок во время войны почти с неизбежностью приносит плоды лишь много позже того, как те или иные события имели место, и поэтому представляет интерес главным образом для историков[551].

Организация Объединенных Наций и основные региональные организации также откликнулись на эти новые настроения 1980-х годов, предприняв ряд расследований предполагаемых злоупотреблений и нарушений МГП и/или прав человека во время вооруженных конфликтов, большинство из которых, хотя и не все, носило внутренний характер. Комиссия ООН по правам человека в течение многих лет направляет специальных докладчиков, иначе именуемых «посланниками» или «представителями», в такие многострадальные страны, как Чили, Шри-Ланка, Сальвадор, Гватемала, Афганистан, и (во время написания данной книги) в бывшую Югославию. Она также инициировала особые расследования таких чудовищных явлений, как пытки и «исчезновения», которые сопровождают внутренние конфликты (хотя и не все из них)[552]. Комитет ООН по гражданским правам, орган, ежегодно проводящий свои заседания и учрежденный в 1966 г. Международным пактом о гражданских и политических правах, часто рассматривает доклады о том, что происходит в странах, в которых в той или иной степени действует «чрезвычайное положение»[553]. По инициативе Генерального секретаря ООН были подготовлены доклады об обращении с военнопленными и о применении химического оружия в войне между Ираком и Ираном, но, по-видимому, самое главное (время подтвердит или опровергнет такую оценку), что было сделано в этом отношении, – это учреждение Комиссии по военным преступлениям в Югославии в соответствии с Резолюцией Совета Безопасности ООН № 780 от 6 октября 1992 г.[554] Комиссия по правам человека Организации американских государств с 1960-х годов занималась расследованием многих аспектов поведения государств-членов во время их внутренних конфликтов и случаев введения режима чрезвычайного положения[555]. ОБСЕ и Совет министров ЕС сочли необходимым последовать этому примеру в отношении Сербии, Хорватии и Боснии, европейских стран, которые напомнили своему родному континенту, что он может служить местом, где рождаются ненависть и жажда убийства, ничуть не менее ужасные, чем в любой другой части мира[556].

Раскрытием правды о беззаконных деяниях, относящихся к особому классу по своей географической локализации, причинам и целям, озабочены составители докладов «Nunca Más» («Больше никогда»), посвященных методам и средствам, применявшимся вооруженными силами Бразилии, Аргентины, Чили и Уругвая в основном в 1960—1970-х годах, во время проводимых ими кампаний против тех лиц и групп, которых они считали «внутренними врагами». Социальные расколы, вызванные теми ужасными событиями, были настолько глубоки, а люди, спорившие о них, выступали за ту или другую сторону с такой непримиримостью и непоколебимостью, что сторонний наблюдатель, находящийся на безопасном расстоянии, может делать о них общие выводы лишь с большой осторожностью. Но эти уникальные доклады невозможно правильно понять без исторического экскурса, хотя бы и очень краткого. Суть происходившего заключалась в том, что вооруженные силы в Латинской Америке, которые были не чужды участия в политике, почувствовали, что им самим и тому, что, по их убеждению, они были призваны защищать («нация», «национальная гордость», «национальная безопасность», «западная/христианская цивилизация» и т. п.), как никогда раньше, угрожают многочисленные «подрывные элементы» – чрезвычайно обобщенный термин, под которым они в своем воображении объединили всех действительных или потенциальных борцов против режима, готовых к применению насилия, а также социалистов, либералов и демократов, которые не прибегали к насилию, но которые, в какие бы политические коалиции они ни вступали, ни в коем случае не были союзниками консервативных, авторитарных, милитаристских или фашистских политических сил правого толка.

Нельзя отрицать, что у правых были причины для озабоченности. Кубинская революция с самого начала пыталась найти сторонников, и Куба гостеприимно встречала всех латиноамериканцев, которые желали посетить ее. Че Гевара вдохновлял молодежь, которая хотела перемен. Поражение недолговечной попытки осуществить революцию в Чили парламентскими средствами имело результатом переход инициативы в руки теоретиков-марксистов и публицистов всех мастей, ставивших «научный» диагноз многочисленным дефектам существующего режима и проповедавших, что такие отвратительные политические конструкции не выдержат хорошего революционного толчка. Налеты на банки, взрывы казарм, похищения людей и т. п., рекламируемые их aficionados[557] как «городская партизанская война», порицаемая ее жертвами, порой справедливо, как терроризм, стали фирменным стилем самых активных «толкателей», причем по пятам за ними, как это всегда и бывает, следовали преступность и бандитизм. Но все, чего смогла достичь их самоуверенная революционность и политический романтизм (по крайней мере,