Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

том, насколько это хорошая идея, стал предметом многочисленных и интересных дискуссий[540]. Он привлек гораздо более серьезное внимание по сравнению с тем, которое мог бы привлечь всего лишь десять лет назад, поскольку сама идея гуманитарной интервенции в начале 1990-х годов довольно неожиданно приобрела вес и респектабельность в международных политических и юридических кругах. Этого давно добивались ее приверженцы, но никогда прежде она не была способна противостоять принципу суверенитета, с которым она, разумеется, была несовместима и в соответствии с которым вмешательство одного государства в дела другого, выглядевшее как гуманитарное (например, интервенция Индии в Восточном Пакистане в интересах жителей Бангладеш, или интервенция Танзании в Уганде для того, чтобы искоренить окончание правления свирепого Иди Амина), должно было получить официальное объяснение иного характера[541]. Действия Совета Безопасности ООН начиная с 1991 г. в отношении Ирака, Югославии и Сомали заставили еще раз поднять этот вопрос – и, пожалуй, в более содержательной форме.

Идея франкофонов кажется вполне соответствующей этому движению, стремящемуся сделать нечто позитивное для укрепления стандартов в области прав человека, находившихся до сих пор где-то на заднем плане, но нетерпеливое рвение выполнять их во что бы то ни стало может, несомненно, нанести вред принципам независимости и нейтральности, которые всегда были моральным ядром МГП. Природа большинства современных вооруженных конфликтов такова, что то, что провозглашается гуманитарной деятельностью в интересах одной стороны, участвующей в конфликте, будет восприниматься другой стороной как враждебная деятельность. Активисты гуманитарных организаций, которые возражают, что так не должно быть, либо наивны, либо неискренни. Трудно понять, как в этом контексте оценивать «Врачей без границ» и их последователей, если только не принять во внимание, что их возникновение связано с откровенно тенденциозной поддержкой их страной сепаратистов Биафры в Нигерии в конце 1960-х годов, с их тогдашним недовольством в отношении стремления МККК придерживаться нейтральной и беспристрастной линии и их последующей готовностью исходить из пристрастного подхода во всех тех случаях, когда подходы, основанные на беспристрастности, невозможны. Сложно не прийти к выводу о том, что, хотя практика МККК иногда и означает косвенным образом поддержку одной стороны больше, чем другой, «Врачи без границ» делают это чаще и идут на это более охотно. Из-за этого сама возможность гуманитарной нейтральности и беспристрастности неизбежно начинает представляться более сомнительной, а носители ее отличительной эмблемы – в большей степени подвергаться опасности.

Помимо подобного непосредственного вреда этой самой известной сфере практической гуманитарной деятельности, дополнительный вред может быть причинен менее заметным сферам применения этих принципов имплементации МГП и той цивилизованной задаче, которая стоит за ними, – подчинение ограничениям войны вообще. Нейтральность и беспристрастность очень важны и в других областях, помимо их отношения к деятельности МККК и связанного с ним всемирного движения. Не Красный Крест сделал эти принципы ключевыми – наоборот, их основополагающий характер побудил Красный Крест сделать их своими. Они представляют собой универсальные ценности и интересы, которые быстро приносятся в жертву с наступлением военного времени, но которые все же необходимы для «гуманизации» войны и подталкивания ее в лучшую, а не худшую сторону: к предпочтению мирных, а не конфликтных отношений между народами, к уважению равной неприкосновенности и достоинства всех людей без исключения и, пожалуй, самое главное – к уважению объективной истины. Многим людям, независимо от того, находятся ли они в условиях войны или нет, больно наблюдать за тем, как их собратья демонизируются или «дегуманизируются», лишаются статуса человека теми, кто воспринимает их как своих врагов. Независимый и непредвзятый разум воспринимает это как одно из самых позорных проявлений войны и как основную причину сбоев работы МГП, все с большим трудом поддающихся исправлению и противодействию. Другая важная причина, которая все же, наверное, легче поддается исправлению, – это туман лжи, слухов, мифов и недоразумений, который во время войны затемняет сознание людей, как гражданских, так и военных, и заставляет их делать такие вещи, которые они могли бы не делать, если бы были лучше информированы (с учетом того, что человеческая природа во время войны такова, какова она есть, и это самое позитивное, что можно сказать).

Здесь мы рассматриваем только один аспект гигантской проблемы. Как часто отмечалось, правда – всегда первая жертва войны. Главы государств и лица, занимающиеся формированием общественного мнения, могут находить достаточно трудным говорить правду и в мирное время. А когда они оказываются в условиях войны, трудности возрастают, и нельзя не признать, что предлоги и смягчающие обстоятельства для того, чтобы не говорить правду, становятся все убедительнее. Здесь существует обширная серая зона, в которой казуисты могут упражняться до бесконечности. Но им будет нелегко убедить приверженцев гуманитарного права присоединиться к ним. Ничто не может столь быстро подорвать соблюдение МГП, как ложные представления о том, что сделала другая сторона, и, необходимо добавить, о том, что сделала собственная сторона[542].

Рассмотрение этой важной проблемы лучше всего начать с разграничения прежде всего сфер и временных рамок, в пределах которых установление истины может способствовать имплементации и обеспечению санкциями исполнения МГП. На одном конце спектра возможностей находятся те случаи, когда быстрое разоблачение неправды способно предотвратить надвигающиеся ужасы; далее располагается обширная средняя зона, где раскрытие истины может послужить осуществлению долгосрочных перемен к лучшему; и на другом конце располагается «деловая» сфера, где могут собираться доказательства для предъявления обвинения в преступлении.

В первом случае правда обычно становится известной слишком поздно. Скорость и масштабы охвата современных СМИ позволяют гражданским массам присоединяться к вспышкам мстительной ярости сражающихся военных, которая легко овладевает ими в результате воздействия слухов, мифов и манипуляторских лживых обвинений неприятеля в использовании грязных методов войны. Истории о том, как враг не берет пленных, надругается над телами убитых, стреляет пулями «дум-дум», применяет зазубренные штыки в рукопашном бою и т. д., кочуют с одной войны на другую и быстро провоцируют разговоры о необходимости таких же ответных действий. Невозможно не поверить, что подобные истории иногда оказываются правдой, но еще более невозможно не согласиться с тем, что чаще они являются ложью, и в этом случае наибольший шанс на то, что удастся остановить раскручивание жуткой спирали взаимного возмездия, дает быстрое и убедительное опровержение со стороны независимой, беспристрастной и авторитетной организации. Независимая деятельность инициативных военных корреспондентов и журналистов – особых категорий гражданских лиц, над которыми МГП с надеждой простерло свою покровительствующую длань, может порой помочь восстановлению благоразумия, но, с другой стороны, можно легко представить себе такое стечение обстоятельств, когда их деятельность приведет к прямо противоположному результату[543].

Более надежными источниками правдивой информации являются некоторые частные организации,