Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

Именно такова ситуация с химическим оружием. Запрет на него существует с 1925 г., и самые крупные воюющие державы не применяли боевые отравляющие вещества друг против друга в последующий период даже в самой крупномасштабной войне, какую когда-либо знало человечество, – и не из-за того, что не обладали их запасами или были не в состоянии подготовить свои войска к их применению, а главным образом потому, что предполагали, что если они применят это оружие первыми, то противник, про наличие у которого аналогичного арсенала было известно (или считалось известным), может ответить тем же самым. Война, о которой идет речь, – это, разумеется, Вторая мировая, а словосочетание «главным образом» в последнем предложении означает «в степени, которую невозможно точно определить, но которая, по мнению историков, детально изучавших этот вопрос, является решающей». Расчеты воюющих сторон учитывали различные аспекты, включая реакцию общественного мнения в собственной стране и за границей, сравнительную выгоду от применения альтернативных методов и средств, а также то, насколько решающим является фактор времени – как, например, рассуждали британские и американские военные планировщики на завершающем этапе Второй мировой войны, когда победа была лишь делом времени и тактики. Циники-реалисты заходят слишком далеко, когда утверждают, что отказ от применения отравляющих газов воюющими сторонами, силы которых были более или менее равны, якобы целиком и полностью объяснялся соображениями Realpolitik. С военной точки зрения было бы «безопасно» и технически просто использовать боевые отравляющие вещества против Германии и Японии на заключительной стадии их сопротивления, однако этого не было сделано. Серьезность правовой и моральной стороны запрета, несомненно, сыграла свою роль, но как отделить эти аспекты от всех остальных в запутанном клубке Второй мировой войны и как их измерить – ответ на эти вопросы лежит за пределами социальных наук.

Три менее масштабных международных конфликта, в которых действительно было применено химическое оружие, заслуживают отдельного рассмотрения[423]. Можно лишь гадать о том, был ли запрет сколь-нибудь авторитетным для Италии, которая планировала масштабное использование отравляющих газов в Абиссинии, для Японии, которая в ряде случаев применила их против Китая, или для Ирака, который в 1980-е годы. наращивал их применение в качестве тактического оборонительного средства против Ирана. Но то, что каждая из применявших химическое оружие стран стремилась скрыть или отрицать соответствующие факты, кое о чем говорит, причем это вряд ли можно объяснить угрызениями совести, учитывая характер их поведения в других отношениях. В первых двух случаях существовала техническая асимметрия; Италия могла быть уверена в том, что никаких ответных мер принято не будет, а Япония, даже если и полагала, что какие-то действия все же будут предприняты, могла рассчитывать, что они будут незначительными. Силы Ирана и Ирака в целом были вполне сопоставимы, и Ирак должен был считаться с возможностью того, что Иран ответит тем же – что тот фактически и сделал, но слишком поздно и без особых результатов. Неуважение Ирака к МГП во время его конфликта с Ираном было достойно сожаления и в других отношениях, а неоднократное применение им оружия, на которое наложен наистрожайший – по сравнению с другими видами оружия – запрет, следует квалифицировать как один из самых серьезных вызовов, с которыми столкнулось международное право в период после Второй мировой войны[424].

Доводы Ирака в свое оправдание, которые можно смутно разглядеть сквозь туман непрерывных опровержений, можно свести к следующему: оправданно все, что делается для сохранения государства в критический момент противостояния врагу, который не гнушается применением никаких средств. Аргументация такого рода хорошо известна нам как из древней, так и из современной истории, причем из истории стран, расположенных гораздо ближе к родине автора, чем Багдад. Подобные доводы могли бы быть использованы Великобританией, если бы в 1940 г. Германия вторглась на ее территорию и если бы идеи сторонников применения химического оружия из числа людей, ответственных за военное планирование, возобладали над идеями тех, кто выступал против этого[425]. Такие мысли вполне естественно приходят на ум людям, фанатично отстаивающим интересы собственной этнической, национальной или религиозной группы, и легко используются ими в их риторике. Пример Багдада лишь зеркально отражает то, о чем думали и говорили в Тегеране. Другой вопрос, воплощается ли в реальных действиях то, что так естественно приходит на ум и легко произносится воинственно настроенными представителями конфликтующих сторон. Но как бы то ни было, приверженцы международного права не могут согласиться с подобной аргументацией. Тем не менее МГП, верное принципу равенства воюющих сторон и традиционно уважающее государственный суверенитет, – не самая подходящая отрасль международного права, чтобы заниматься этой проблемой. Это должно стать предметом заботы тех его отраслей, которые в большей степени склонны проводить различие между воюющими сторонами и способны придать непреодолимую силу идее о том, что один из элементов системы не имеет права спасать себя за счет других или (что было бы еще более недопустимым проявлением национального эгоизма) тащить за собой всех остальных к общей погибели. Поскольку действия, направленные на достижение этой цели, по определению будут запоздавшими, если они предприняты после того, как угрожающий общим разрушением конфликт набрал силу, их необходимо осуществлять еще до начала такого вооруженного конфликта. Следовательно, эти действия относятся к тем сферам международного права, которые занимаются вопросами разоружения и ограничения вооружений, и они должны быть успешными в том аспекте, который всегда был их главной проблемой, – в осуществлении контроля.

Правовой запрет на оружие (если только оно по своей природе не является таким, что вряд ли вообще какая-либо страна сможет обладать им) останется лишь письменами на песке до тех пор, пока не будет сопровождаться надежными мерами контроля. Едва ли можно всерьез говорить о надежности, если весь контроль заключается в том, чтобы удостовериться, что государство не обладает бóльшим количеством того или иного вида оружия, чем о том официально заявлено. В этой связи важным шагом является предотвращение новых приобретений оружия. Контроль станет более убедительным, если будет включать проверку того, соответствуют ли реальному положению дел заявления государства о том, что оно не располагает средствами производства и хранения конкретных видов оружия. (Более того, контроль не может быть вполне надежным, пока и бизнес по торговле оружием соответственно не будет контролироваться таким образом, чтобы исключить возможность для государств и других пользователей оружия получать из других источников то вооружение, которое они сами не в состоянии произвести.) Воинственно настроенное государство может