Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

Здесь сцепились в борьбе две противоположные идеи, и только будущее покажет, в каких контекстах наднациональная и универсалистская идея будет преобладать над этнической и национальной. Возможно, ни одна область МГП не раскрывает в большей степени той моральной пропасти, которая разделяет интернационально мыслящие элиты, которые пишут современное право войны и в целом по большому счету стремятся избежать военных столкновений, и другую сторону, которая почти не слышит первую и включает типичных носителей национального или этнического мышления, обычно не склонных избегать вооруженных конфликтов и в любом случае являющихся их основными участниками. Этнические конфликты, которые в момент написания данной книги, раздирают Югославию и южные территории бывшего СССР, со всей наглядностью демонстрируют то, как солипсистский этнический менталитет воспринимает объекты культуры, представляющие наибольшую ценность для противника, и объекты, связанные с религиозным культом (если противник исповедует другую религию), в качестве первостепенных военных целей.

Но даже народы, которым вроде бы свойственно более широкое мышление, еще совсем недавно вели себя не намного лучше. С незапамятных времен неотъемлемой чертой агрессивных и империалистических войн было разграбление культурных сокровищ и религиозных святынь; и точно так же вела себя германская военщина во время Второй мировой войны. Возможно, те, кто сбрасывает бомбы на мирное население в надежде сломить его моральный дух, верят, что уничтожение его культурных ценностей и святынь является хорошим способом достичь этой цели, – и почти наверняка ошибаются. Когда немцы захватили Варшаву в конце сентября 1939 г., одним из первых их действий было разрушение памятника Шопену, самого дорогого для поляков национального монумента. Их воздушные «налеты по Бедекеру»[387] (как называли их англичане) на некоторые города с историческими соборами были предприняты в 1942 г. в ответ на британские налеты на немецкие города, представлявшие преимущественно исторический и культурный интерес, такие как Любек. Бомбардировка Дрездена, ставшая кульминацией деятельности Бомбардировочного командования Королевских ВВС, приобрела самую дурную репутацию, так как, помимо того что ее военное значение было ничтожно, масштабы произведенного ею разрушения культурных ценностей были беспрецедентны. Но во время Второй мировой войны проявилась и другая, совершенно противоположная тенденция. Оксфорд и Гейдельберг не бомбили, Рим и Париж не сожгли, Киото был вычеркнут из списка целей для первых атомных бомбардировок, и странная шизофрения побуждала армии США и Великобритании в процессе освобождения значительной части европейского континента иметь в своих рядах неких «офицеров по делам памятников, изобразительного искусства и архивам» [ «Monuments, Fine Arts and Archives Officers»], в чью задачу входило оказание «первой помощи» культурным ценностям, которые не были уничтожены их вооруженными коллегами[388]. Послевоенное подведение итогов сопровождалось сильным и здоровым самокритичным чувством сожаления по поводу того культурного ущерба, который понесла Европа. Вновь созданная организация ЮНЕСКО вполне разделяла эту озабоченность и, как уже отмечалось в начале данного раздела, способствовала приданию ей глобального характера в Конвенции 1954 г.

Абсолютно новым элементом современного МГП является отдельное упоминание ущерба, нанесенного окружающей среде, включающего то, что многие предпочитают называть экологическим ущербом. Разумеется, такого рода ущерб часто имел место во время войн (например, вырубленные леса и сады, уничтоженные пахотные земли и каналы, затопленные низины в результате разрушения дамб и плотин), и восстановление порой занимало много лет. Иногда этому находилось оправдание в виде военной необходимости, но зачастую причинение ущерба такого рода нарушало все принципы, а начиная с 1868 и 1907 гг. – и правила, запрещавшие «бесполезные страдания» и ограничивавшие пределы разрешенных законом действий в отношении гражданских объектов и имущества противника. Поэтому впоследствии победители часто требовали выплаты репараций и компенсаций за незаконные превышения допустимых действий, как это сделали после Первой мировой войны западные страны а после Второй мировой войны – восточноевропейские в отношении побежденной ими Германии. Однако вскоре после 1945 г. стало ясно, что характер и степень ущерба, который теперь могут нанести окружающей среде технически развитые и/или безжалостные воюющие стороны, существенно выходит за обычные рамки гражданских объектов и частной собственности.

Испытания ядерного оружия все большей мощности и выпадение радиоактивных осадков привели к тому, что их воздействие на окружающую среду, по мере постепенного осознания его пагубного характера, начиная с 1950-х годов стало предметом растущей общей озабоченности, по-видимому, ставшей одной из причин подписания в 1963 г. Договора о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой. К страхам по поводу неосмотрительного использования атомной энергии зрелище войны во Вьетнаме в 1960-х годах добавило еще и опасения по поводу последствий чрезмерного и неосторожного применения химических и биологических средств (дефолиация джунглей, стерилизация пахотных земель в результате применения пестицидов, заражение воды) и военной техники (перепахивание полей и разрушение ирригационных систем гигантскими землеройными машинами). Кроме того, ходили слухи, для которых, по мнению Ричарда Фолка [Richard Falk], были некоторые реальные основания, о попытках изменения режима погоды, о чем раньше писали лишь в научно-фантастических романах[389]. Поэтому совсем неудивительно, что к 1970-м годам на повестку дня МГП был поставлен вопрос о предотвращении крупномасштабного ущерба окружающей среде, что привело к следующим результатам.

Общие запреты были включены в два документа: ДПI и Конвенцию 1977 г. о запрещении военного или любого иного враждебного использования средств воздействия на окружающую среду (Convention on the Prohibition of Military or any other Hostile Use of Environmental Modification Techniques), известную также как Конвенция ENMOD. Оба документа используют одинаковый набор ключевых слов при определении ущерба окружающей среде, который они стремятся предотвратить, – «обширный», «долговременный», «серьезный», – но в разных целях и в существенно различных сочетаниях. По меткому выражению Адама Робертса, ДПI озабочен «причинением ущерба именно окружающей среде, независимо от применяемого оружия», в то время как Конвенция ЕNМОD – «манипулированием окружающей средой, которое используется в качестве оружия»[390]. Конвенция обладает всеми сильными сторонами решения, полностью посвященного одному-единственному вопросу, и требует от подписавших ее сторон весьма серьезных действий, но ключевые слова «обширный», «долговременный» или «серьезный» [курсив мой. – Дж. Б.] сопровождаются довольно ограничительным «толкованием», и, как это наверняка всегда бывает с соглашениями, запрещающими определенные виды оружия, державы, которые согласились стать участниками конвенции, могли пойти на это только после того, как, тщательно взвесив все за и против, пришли к выводу, что оружие, подпадающее под такое определение, вряд ли в перспективе будет ими использовано. Запреты, содержащиеся в ст. 35 (3) и 55 ДПI, относятся к «методам или средствам ведения военных действий, которые имеют своей целью причинить или, как можно ожидать, причинят обширный, долговременный и серьезный ущерб природной среде… и тем самым нанесут ущерб здоровью или выживанию