Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

«рассматривать в качестве единого военного объекта ряд явно отстоящих друг от друга и различимых военных объектов, расположенных… в районе, где сосредоточены гражданские лица или гражданские объекты». Второй, в ответ на аргументы, наиболее часто используемые в качестве оправдания таких нападений, запрещает их, если «можно ожидать, что они попутно повлекут за собой» лишения и потери гражданского населения, «которые были бы чрезмерны по отношению к конкретному и непосредственному военному преимуществу, которое предполагается благодаря этому получить». Очевидно, что такое обращение к принципу пропорциональности, предоставляющее, как и все другие обращения подобного рода, широкий спектр возможностей для поборников этики и юридических советников, само по себе не налагает запрета на нападения, представляющие угрозу для гражданского населения, которые, по мнению их организаторов, все же являются вполне оправданными в силу веских оснований военного характера. Оценки возможного ущерба и потерь среди гражданского населения и ожидаемого военного преимущества никогда полностью не смогут освободиться от субъективизма. Но представляется, что это один из тех случаев, о которых можно сказать то же самое, что и о таком неизбежном и в то же время неуловимом явлении, как незаконный приказ: хотя заранее в точности определить, что это такое, – трудная и запутанная задача, разумный человек сразу же его распознает, как только получит. Должна существовать возможность провести какую-то границу таким образом, что за ее пределами, на «незаконной» территории явно окажутся нападения, которые приносят в жертву любое число гражданских лиц ради самых ничтожных и сомнительных военных преимуществ и которые, если они случаются, скорее всего свидетельствуют о возбужденном состоянии хорошо оснащенных в материальном отношении участников конфликта, поглощенных мыслью о том, что, пользуясь хорошо известным изречением, «разрешено все, что может спасти жизнь хотя бы одного нашего солдата».

«Запрещается использовать голод среди гражданского населения в качестве метода ведения войны». Так гласит первый параграф ст. 54, которая целиком посвящена «защите объектов, необходимых для выживания гражданского населения». В п. 2 перечисляются самые главные из таких объектов, которые нельзя «подвергать нападению, уничтожать, вывозить или приводить в негодность», а именно «запасы продуктов питания, производящие продовольствие сельскохозяйственные районы, посевы, скот, сооружения для снабжения питьевой водой и запасы последней, а также ирригационные сооружения». Она также расширяет сферу действия запретов. К простой и ясной цели, состоящей в том, чтобы не допустить «голода среди гражданского населения», добавлен еще запрет на «принуждение к выезду», а фактически на то, чтобы заставить людей бежать, не захватив с собой самого необходимого для выживания. За строками этих статей, помимо пассивных жертв блокад и других военных лишений, угадываются судьбы десятков тысяч сельских жителей, которые год за годом начиная с 1960-х годов, были вынуждены покидать свои дома и возделываемые ими земли, видя, как их дома, поля и урожаи подвергались уничтожению и разорению. Чаще всего это происходило в результате преднамеренных действий участников противоповстанческих операций, чьи мотивы и методы зачастую включали полное лишение повстанцев доступа к средствам жизнеобеспечения. Это открывало прямой путь к созданию зон неограниченного ведения огня, а иногда, несомненно, и к применению элементов геноцида к враждебному населению.

Именно такой тип войны привел к появлению этой важной правовой инновации. В обычном праве не говорилось ничего конкретного по данному вопросу. Преднамеренно вызванный и «возникший в результате побочных последствий» голод среди гражданского населения, например в осажденных местностях, при блокадах и при изгнании с места жительства, часто (как мы видели) служил поводом для критики с гуманитарных позиций, но никогда не подвергался явному запрету. Причина этого, вероятно, крылась в том, что большинство народов, страдавших от всего этого на протяжении большей части истории, мало значили в глазах крупнейших держав, создававших законодательство, тем более что сами они не гнушались использовать те же самые методы в ходе своих имперской экспансии и территориальных захватов. Коренные жители Северной и Южной Америки, гереро (теперешней) Намибии, зулусы Наталя, аборигены Австралии, алжирские арабы, казахи и тюркские народности Сибири не были представлены на Гаагской конференции 1907 г. Но сорок лет спустя их потомки и сочувствующие им представители других стран все чаще получали представительство в ООН, и на Женевских конференциях 1970-х годов они представляли собой достаточно внушительную силу. Ст. 54 была одной из тех, в которых самым непосредственным образом отразилось мнение этих народов.

По мере того как колониальные и имперские державы – США в этом контексте входит в число последних – в послевоенный период деколонизации пытались удержать свои заморские владения и сдержать распространение коммунизма, они пришли к выводу, что весьма целесообразно изолировать своих противников-повстанцев, лишив их доступа к продовольствию, источники которого были у них общими с гражданским населением, среди которого они вращались. (И это касалось не только продовольствия, но также жилья и убежища, курьеров и источников разведданных. Но те, кто разрабатывал ст. 54, в первую очередь заботились не об этом.) Дальнейшая судьба «гражданских лиц» после того, как были разрушены и уничтожены их дома, урожай, хранилища и запасы, колодцы и оросительные каналы, зависела от политики правительств и генералов, которые совершили эти акции. То, что людям придется покинуть родные места, сомнению не подлежало. Их уделом могло стать просто-напросто пополнение рядов беженцев и превращение в обитателей городских трущоб или лагерей для беженцев, управляемых гуманитарными организациями. В тех странах, где правительства считали себя не вправе поступить так жестоко по отношению к этим людям либо, может быть, рассчитывали начать борьбу за их умы и сердца, перемещенные жители сгонялись («размещались») в организованные армией «укрепленные деревни», «стратегические поселения» или аналогичные места, как бы они ни назывались, где их можно было держать под надзором. Именно этот комплекс процедур, осуществляемых в целях борьбы с повстанцами, в основном и послужил причиной разработки ст. 54. Ее внимание было сконцентрировано на тех мерах, которые не подлежали никакому оправданию, – создании искусственного голода или условий для него, – которые и были ею запрещены. Та часть этих противоповстанческих действий, которая была связана со «стратегическими поселениями», как бы отвратительно она ни выглядела по другим основаниям, как бы она при определенных обстоятельствах ни была похожа на культурный геноцид, едва ли могла рассматриваться как противоречащая МГП, поскольку ее целью было сохранить жизнь «гражданских лиц», которым в противном случае угрожала значительно бóльшая опасность.

Многие западные читатели могут предположить, что международные законодатели, принимавшие эти положения протокола, прежде всего имели в виду предполагаемую блокаду самопровозглашенной Биафры во время гражданской войны в Нигерии в 1967–1970 гг. с целью вызвать голод. Но совсем не это было их главной заботой большинства из них. Эта война гораздо больше беспокоила западные страны, чем