Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

необходимым соблюдать видимость приличий в глазах нейтральных наблюдателей, стараются запутать вопрос с помощью правдоподобно звучащих объяснений, в которых может присутствовать и некоторая доля истины. Выявление случаев незаконного террора скорее является предметом психоанализа и определения соразмерности – одним словом, есть вопрос оценки, – нежели непосредственной идентификации. Герника действительно представляла собой сухопутный и речной транспортный узел, имевший определенное военное значение. Роттердам действительно был обороняемым городом в день разрушения его исторического центра. Через Дрезден, один из самых крупнейших городов, расположенных в непосредственной близости от немецкого Ostfront[383], действительно проходила стратегически важная железная дорога, и западные союзники действительно обещали Сталину предпринять со своей стороны что-нибудь такое, что поможет продвижению русских войск. Каждую из этих известных бомбардировок можно рассматривать как преступную, но только после проведения тщательного анализа конкретных исторических обстоятельств. Переходя от воздушных налетов и бомбардировок к другим случаям применения террора, следует отметить, что действительно существовала проблема народно-патриотического сопротивления, с которым оккупационные войска стран Оси должны были как-то справляться. И историк, которому свойственно правовое мышление, поступит неправильно, если не будет считаться с этим. Но точно так же он будет не прав, если не отметит, что были и другие способы ответить на это сопротивление, чем массовые расправы вроде тех, которые произошли в Лидице и Орадуре, когда в качестве репрессалий на одного убитого немецкого солдата приходилась сотня расстрелянных местных жителей, или бесследные «исчезновения» в соответствии с директивой Nacht und Nebel[384].

Слово «терроризм» до настоящего времени не употреблялось так, как могло бы. Причиной тому служит то, что обычное использование слова «террорист», в соответствии с первоначальным значением, восходящим к XIX в., когда «террористами» называли подпольных убийц и бомбистов, несет в себе достаточно конкретный смысл: убийство священника или политика, пытки задержанного, закладка бомб на железнодорожной станции или под автомобилем и т. п. На первый взгляд этот смысл едва ли вписывается в контекст типичных действий, имеющих место во время крупных военных конфликтов и являющихся непосредственным предметом целого раздела ДПI, включающего ст. 51. И все же слово «терроризм» можно употреблять в широком смысле, поскольку содержащийся в ст. 51 (2) запрет распространяется на эти специфические акты террора в той же степени, что и на все остальные. Конечно, в данном случае следует добавить ту же оговорку, что и во всех остальных случаях, а именно что ДПI касается исключительно международных вооруженных конфликтов, и его применение (полностью или частично) к другим ситуациям может быть связано с определенными проблемами юридического характера. Но, как обычно, к этой оговорке должно быть приложено еще и дополнение, подтверждающее, что ее применение к иным случаям, нежели международный вооруженный конфликт, не является невозможным, если для этого есть благоприятные политические обстоятельства. Также следует иметь в виду, что ДПII, который в большинстве тех положений, где он дублирует ДПI, является довольно бледным отражением своего старшего брата, в данном вопросе слово в слово повторяет его формулировки (в ст. 13 (2)).

Таким образом, к запрещенным актам террора в тех случаях, когда МГП применимо во всей его полноте или конфликтующие стороны склонны его применять, следует относить то, что делается земле из подполья, а также то, что обрушивается на землю с воздуха[385]. В современных условиях гражданское население наиболее явно подвергается преднамеренному террору со стороны правительств и их вооруженных сил, которые находятся в состоянии серьезного конфликта со своим собственным народом или с другими народами, находящимися под их властью, а также со стороны повстанцев, которые представляют (или претендуют на то, чтобы представлять) эти народы. Убийства и «исчезновения», похищения людей и бомбовые атаки, изнасилования, пытки, запугивание и тому подобные действия, а также угроза их применения – некоторые пункты этого знакомого всем жуткого списка в большей степени присущи противоповстанческим или контрреволюционным действиям, другие – повстанческим или революционным. Но их общими чертами является то, что их цель – путем террора добиться от гражданского населения полного подчинения, а также тот факт, что все эти действия запрещены идентично сформулированными статьями обоих Дополнительных протоколов независимо от того, являются ли они незаконными в соответствии с другими статьями и разделами МГП, как это на деле и бывает в большинстве случаев.

Неизбирательные нападения и запрет на них занимают много места в той части ДПI, которая посвящена защите гражданских лиц. Это явилось ответом на те проблемы и на то возмущение, которые ясно обозначились уже к окончанию Второй мировой войны и актуальность которых выросла с тех пор пропорционально непрекращающемуся развитию средств массового уничтожения и готовности обладающих ими государств пойти на их применение. Но дело осложнялось тем, что неизбирательность стала привычной особенностью некоторых общепринятых практик ведения войны, причем не только террористических. Все знают, что случайная или сопутствующая неизбирательность порой неизбежна; единственное, что можно с этим сделать, – это сократить ее настолько, насколько возможно. Но в отношении одной, особенно важной современной практики ведения войны был выдвинут аргумент, что она вполне правомерным образом включает в себя элемент осознанного неизбирательного применения. Это стратегические бомбардировки, история которых представляет собой классическую иллюстрацию того, что происходит с этикой и правом, когда наука и техника предоставляют в распоряжение воюющих сторон весьма заманчивый новый вид оружия, применение которого невозможно удержать в установленных границах. Мы уже рассматривали этот вопрос в разных контекстах. Теперь мы должны вернуться к его рассмотрению еще раз.

Проблема стратегических бомбардировок заключается в том, что чрезвычайно трудно производить их избирательным образом, попадая точно в цель. Задачи такой бомбардировки могут быть вполне правомерными, но как их решить правомерным образом? Жаркие споры вызывал и продолжает вызывать именно вопрос о том, оправданны или нет случайно произведенные во время таких бомбардировок разрушения, которые сами военные предпочитают называть «сопутствующим ущербом». Действительно ли они были всего лишь «побочным эффектом», вторичным в отношении правомерной главной цели и в силу этого допустимым? Или же их следует признать недопустимыми, поскольку сопутствующий ущерб был несоразмерно велик либо потому что их главной целью действительно было разрушение гражданских объектов, или, по крайней мере, их разрушение являлось частью задуманного плана (что сразу включает такие бомбардировки в категорию актов террора)?[386].

Тщательно прописанные положения ДПI, относящиеся к неизбирательным бомбардировкам, должны в максимально возможной степени закрыть этот вопрос. Ст. 51 п. 5 кладет конец площадным воздушным бомбардировкам вроде тех, что имели место во время Второй мировой войны, добавляя к общим запретам, содержащимся в п. 4, еще два конкретных «вида нападений, [которые] следует считать неизбирательными». Один из них относится к материальному аспекту классических площадных бомбардировок, запрещая