Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

1991 г., также по большей части осуществлялись с их соблюдением; и лишь о разрушении систем городского водоснабжения в центральной части Ирака, если оно производилось преднамеренно (что не доказано), нельзя с уверенностью сказать, что оно «давало явное военное преимущество… при существующих в данный момент обстоятельствах»[374]. Стандарты тем не менее являются строгими. Можно ожидать, что лишь немногие из решений, учитывающих эти стандарты, будут приниматься на столь высоком уровне и на основе столь высококачественной информации, как те, о которых только что шла речь. Качество информации решает половину дела. Командование вынуждено полагаться на те сведения, которые ему удалось получить, и, возможно, у него будет очень мало времени для принятия решения на их основе о том, какие именно действия следует предпринять. Несомненно, Великобритания выразила чувства, которые разделяли многие другие государства-участники, когда дополнила свою подпись под протоколом следующим «толкованием» ст. 52 и соседних с ней статей с 51 по 58: «Военные начальники и другие лица, ответственные за планирование, принятие решений о проведении ударов и их осуществление, с необходимостью должны вырабатывать решения на основе оценки информации, полученной из всех источников, которые имеются в их распоряжении в соответствующий момент времени»[375].

Даже в том случае, если военачальник располагает большим объемом информации и она заслуживает доверия, он, кроме того, должен заняться и другой половиной дела и, в качестве последнего средства, выработать свое собственное суждение. (Разумеется, вместо «него» может быть «она» или целый коллектив.) Он должен прийти к определенному выводу относительно «эффективного вклада в военные действия», «явного военного преимущества» и т. п. и может найти их не такими ограничительными, как задумывали некоторые их разработчики. Боте, Парч и Солф подчеркивают, что ничто в данном определении не делает неправомерными удары союзников по немецким военным целям в районе Па-де-Кале, что было частью их грандиозного плана по введению противника в заблуждение и осуществлению высадки своих войск, но не в районе Па-де-Кале, а в Нормандии[376]. Паркс расширяет определение до предела, а может, даже заходит еще дальше, когда утверждает, что понятие «военное» (применительно к «преимуществу») должно интерпретироваться достаточно широко и включать также стратегические, психологические и политические преимущества, а также говорит, что нельзя понимать значение слова «явное» в буквальном смысле, исключающем такой его смысловой оттенок, как «ожидаемое», если учитывать «туман войны и то, что многие решения, принимаемые в условиях войны, носят характер догадки»[377].

Аргументы Паркса сильны, но абсолютно убедительны. Некоторые из приводимых им примеров лучше подтверждают его тезис, другие – хуже. Самый показательный из них мы уже упоминали: бомбардировки Северного Вьетнама в рамках операции «Лайнбеккер II» [Linebacker II] зимой 1972/73 г.[378] Никакого тумана войны и догадок в данном случае не было!

Замысел этих бомбардировок вполне можно назвать «политическим», но он находился в настолько тесной, явной и просчитанной взаимосвязи с военными соображениями, что вопрос о том, считать ли их носящими политический или военный характер, есть исключительно дело личного вкуса. Более того, сами бомбовые удары были нацелены на военные объекты настолько точно, насколько это было возможно, и американские авторы, в том числе и сам Паркс, с гордостью обращают внимание на этот факт как на доказательство того, что их страна соблюдала принятые ограничения. Наименее убедительным из приведенных им примеров является внезапный американский бомбовый удар по «целям в Ливии, имеющим отношение к террористам» в середине апреля 1986 г. Неужели это деяние не заслуживает подобающего места в споре о законах войны? В той степени, в которой оно может быть оправдано, оно должно считаться актом контртеррористического самосуда, объяснимым не столько в терминах права, сколько в терминах его неадекватности; причем речь не идет о праве вооруженных конфликтов, поскольку эта акция имела место в совершенно мирное время.

Значительно сложнее случай авиационного налета Дулиттла на Токио в апреле 1942 г., произведенного горсткой смельчаков на бомбардировщиках, стартовавших с американского авианосца. Бомбардировка и пулеметный обстрел (который нужно признать неблагоразумным), степень неточности которых ничуть не превосходила того, что и следовало ожидать, никак не оправдывали взрыва негодования японских властей. Если с американской стороны и существовал определенный элемент расчета, что налет вызовет беспокойство и растерянность у японского командования, то, как показали события, этот расчет оправдался. Но основной расчет в то время и оправдание, которым больше всего и руководствуется Паркс, состоят в том, что эта вылазка «послужит огромным стимулом для подъема боевого духа американского народа после серии поражений американских вооруженных сил в течение предыдущих пяти месяцев». То есть, выражаясь его собственными словами, военное преимущество, полученное в результате этого налета, было психологическим, и не потому, что налет должен был вывести неприятеля из равновесия, а потому, что он должен был приободрить собственный народ. Такая линия рассуждений представляется весьма опасной. Она сдвигает критерии вынесения суждения от предположительно рациональных и объективных в сторону вероятно иррациональных и явно субъективных.

Теория решений, принимаемых с учетом права войны, говорит о том, что скорее всего они будут рациональными, поскольку, во-первых, лица, их принимающие, обучены этому предмету и (если повезет!) располагают временем, чтобы хорошенько обдумать, в чем эти решения состоят. Во-вторых, само это право приходит к нам целиком пропитанным разумом во всех его разновидностях: разумом классического (оно же христианское) естественного права, первоначального давшего жизнь jus gentium, разумом Просвещения, сделавшего международное право неотъемлемым элементом цивилизованных международных отношений, разумом европейской военной науки, которая была преисполнена самодовольства от того, что сумела найти возможность совместить право с собственными задачами[379]. Для образованных государственных деятелей, стратегов и военных сознательный отход от этого пути разума и объективности едва ли простителен. Однако в сознании масс, будь то бойцы на фронте или мирные граждане за их спиной, существует множество предлогов для того, чтобы почти ничего не знать о МГП, не понимать той разумности, которая в нем заключена. Правительства и военачальники могут оказаться перед весьма нелегким выбором, когда недостаточно информированное и возбужденное общественное мнение будет требовать от них действий, которые заведомо сомнительны. Великолепный монастырь Монте-Кассино стал всего лишь самым известным из множества обороняемых объектов во время Второй мировой войны, которые пехота союзников была не склонна штурмовать до тех пор, пока они не были превращены в руины воздушными бомбардировками, несмотря на тот факт, что немцы научились переживать такие бомбардировки и обнаружили, что оборонять руины не сложнее – а иногда и легче, – чем нетронутые здания. В подобных случаях для пехоты был важен субъективный психологический стимул, который она получала при виде эффектно рушащихся зданий. Если удовлетворение психологических нужд своей стороны включается в определение