Ленинизм и теоретические проблемы языкознания - Федот Петрович Филин

«совпадения субъективной диалектики с объективной внутри диалектической логики»[163]

обосновывает обращение по ходу анализа проблемной ситуации как к объекту, так и к его теоретическим отображениям. Разбор столкновений и противоречий последних позволяет приблизиться к пониманию сущности объекта. Касаясь чисто логической обработки в ее отношении к собственно предметным характеристикам объекта познания, В.И. Ленин отмечает:

«Das fällt zusammen… Это должно совпадать»[164].

«Единицам» любого рода противостоит «система», охватывающая единицы и отношения между ними. На уровне наблюдения лингвист имеет дело прежде всего с манифестациями тех и других в тексте. Составление инвентаря лексических единиц языка и описание их форм и значений требует в качестве первого шага членения текста на их конкретные манифестации (лексы). Последние выступают в тексте как элементы конструкций. Конструкция противостоит лексической единице как нечто состоящее минимум из двух лексических единиц, объединенных (синтагматическим) отношением, и представляет собой явление – также «единицу» – синтаксиса. Лексическая единица элементарна по отношению к синтаксической конструкции. И наоборот, всякая синтаксическая конструкция дает основание для выделения лексических единиц в своем составе. Понятия лексической единицы и синтаксической конструкции соотносительны. Распознавание в тексте конкретных манифестаций лексических единиц и их синтаксических соединений связано общностью процедур, противоположных по направлению, но эквивалентных по результатам.

Лексическая единица, выступающая как элемент синтаксической конструкции, может обладать отнюдь не элементарным внутренним строением. Она далеко не всегда совпадает с минимальным, далее не разложимым языковым образованием, имеющим знаковую функцию (если и не принимать во внимание формообразующих аффиксов). Поэтому лексическая единица также может представлять собой некоторую конструкцию. Несомненно, что конструкции такого рода, связывающие воедино компоненты лексической единицы, лишены того признака, который мы, говоря о конструкциях, охватывающих лексические единицы в качестве своих элементов, выражаем прилагательным синтаксический (синтаксические конструкции). Не уточняя пока значения этого атрибута, отметим только, что мы обязательно сталкиваемся с существенной разнокачественностью конструкций. Это либо конструкции, которые «вросли» в лексический материал, либо конструкции, в которые «врастает», заполняя их, лексический материал в речи. Совмещается ли это различие с различием конструкций, отвлеченных от любых «заполнителей», по их форме – это вопрос особый, и о нем речь пойдет ниже. Здесь же мы обращаем внимание на то, что если вообще элиминировать указанное различие, то вместе с ним из анализа и описания языка выпадают и лексические единицы, и «синтаксис» обращается в синтагматику морфем. Лингвистическая теория, оставаясь последовательной, должна пренебрегать любыми фактами номинативного единства и идиоматизма многоморфемных комплексов. Излишне говорить, что любая попытка реализации такой теории для каких-либо практических потребностей либо неосуществима, либо должна повлечь за собой введение гетерогенных компонентов, полученных на таких основаниях, которые из этой теории невыводимы, т.е. введение списков лексикализированных многоморфемных комплексов.

Любые конструкции имеют определенные формы, которые могут быть описаны в терминах морфологических признаков «заполнителей» этих конструкций, признаков позиционных и интонационных; в отдельных случаях к ним присоединяются принадлежащие конструкциям служебные слова вместе со своими лексическими значениями. Упомянутые выше два вида конструкций принято обобщать по их формальным свойствам и разносить по разным разделам описания языка, с которыми в сознании языковедов обычно связывается противопоставленность функциональных характеристик относящихся к этим разделам языковых явлений. Это, с одной стороны, «Синтаксис» и, с другой стороны, «Словообразование». Конструкции, в качестве «заполнителей» которых выступают морфологические слова, относятся к «Синтаксису», конструкции же, включающие в свой состав корневые и разного рода словообразовательные морфемы, но также и словесные основы, рассматриваются в «Словообразовании». Граница между ними проводится, следовательно, по форме слова. Отнесение какой-либо конструкции, хотя бы один член которой «недооформлен» до «слова», к «Синтаксису» или одновременное рассмотрение подобной конструкции в обоих разделах языкового описания, как правило, не допускается. Считается, что свободным элементом таких соединений, которые надлежит рассматривать в «Синтаксисе», может быть только слово как морфологическая единица, принадлежащая к одной из частей речи и обладающая в связи с этим некоторым набором значений и формальных признаков грамматических категорий, свойственных соответствующей части речи и отличающих слово от несамостоятельной, несвободной основы.

В этой практике находит выражение та тенденция к последовательному совмещению дистинктивных признаков плана выражения и плана содержания, дающему в идеале двусторонние единицы, объединяемые в непересекающиеся классы, о которой мы говорили выше. Она опирается на широкую эмпирическую и индуктивную базу[165]. Действительно, в очень многих языках (преимущественно индоевропейских, давно и тщательно изучаемых) морфемные конструкции получают достаточно удовлетворительное объяснение в сфере словообразования, а в актах индивидуальной речи господствуют соединения слов в соответствии с правилами определенных конструкций по относительно свободному выбору носителей языка. Правда, поскольку хотя бы часть морфемных конструкций того же языка – например, русского – в каждый данный отрезок времени продуктивна, следует учитывать, что на основе и этих конструкций образуются новые соединения языковых знаков. Тем не менее, функциональное противопоставление синтаксического и словообразовательного типа конструкций, различающихся в формальном плане, сохраняет силу. Оно сохраняет силу благодаря норме, которая регулирует употребление морфемных конструкций таким образом, что они в определенных отношениях исключаются из области новообразований индивидуальной речи. Условием их «разрешенности» оказывается общественно осознаваемая потребность в новом имени для ставшего или становящегося социально значимым явления[166]. Отступления от этой нормы лишь подтверждают ее, создавая в индивидуальной речи стилистические эффекты, в основе которых лежит именно ненормативность индивидуально-речевых образований по морфемной модели.

В языках с такого рода закономерностями не нарушает последовательности в распределении формально разнотипных конструкций по сферам синтаксиса и словообразования и тот факт, что в лексике могут быть обнаружены синтаксические конструкции с конкретным лексическим «заполнением» («экземпляры» конструкций синтаксиса) без каких-либо формально-грамматических ограничений – начиная от двучленных атрибутивных групп и кончая пословицами в виде сложноподчиненных предложений. Этот факт не нарушает последовательности указанного распределения в том отношении, что формально-синтаксические конструкции не участвуют в образовании новых лексических единиц непосредственно, но лишь могут пополнять их состав за счет последующей лексикализации отдельных образований по своим моделям. Следует оговорить, однако, что при рассмотрении соотношений, сложившихся в результате такого рода лексикализаций, частичное несовпадение формы и функциональной характеристики конструкций должно приниматься во внимание.

Мы говорили выше о типичном примере языков, выступающих в качестве эмпирико-индуктивной базы принципа, согласно которому формально-грамматическим свойствам, противополагающим друг другу два ряда конструкций, могут быть поставлены в соответствие достаточно однозначные функциональные характеристики. Проблемная ситуация возникает вследствие того, что, с одной стороны, никакой индуктивный вывод не может претендовать на непоколебимую общезначимость,