Проблемы литератур Дальнего Востока. Труды IX международной научной конференции - Коллектив авторов

складывается ощущение, что это где-то там, далеко» [7, с. 95]. В романе «История Томоды и Мацунаги» и вовсе проскальзывает сравнение Иокогамы с Парижем. [8, с. 409–493]. Хотелось бы отметить, что физическое пребывание Танидзаки Дзюнъитиро в Иокогаме продлилось лишь до 1923 г., однако есть все основания относить произведения, написанные вплоть до 1926 г., к работам данного периода, так как писатель планировал вернуться в разрушенный Великим землетрясением Канто (Канто: дайсинсай, 関東大震災, 1923) город после его отстройки, следовательно творил с ориентацией на пространство потерянной Иокогамы, дающей основу для особого эстетического видения. В автобиографическом романе «Жители портового города» («Минато-но хитобито», 港の人々, 1926) писатель приводит описания пространств, мест в которых жил, людей, которых наблюдал [9. с. 22–51]. В произведении «Аве Мария» («Абэ Мариа», アベマリア, 1923) эти наблюдения также всплывают, но роман является духовным продолжением «Голубого цветка», поэтому в центре оказывается скорее эстетика европейского тела, тела русских женщин, бежавших в Японию после революции 1917 г., чья красота вызывает у него ощущение Запада, который прежде он наблюдал лишь в голливудском кино [10, с. 41–158].

Покинув город в 1923 г., Танидзаки написал эссе «В думах о Токио» («То: кё: о омоу», 東京をおもう, 1923), в котором поделился тем, что полюбил Иокогаму больше, чем какой-либо другой город Японии, и что покинуть этот город ему пришлось не по своей воле [11, с. 141–212].

«Голубой цветок»

Произведение «Голубой цветок» в какой-то степени можно назвать ориентированным на женскую аудиторию, так как основной мыслью, заложенной в рассказе, является поиск идеала – идеального женского тела – путем преображения японской женщины в западную. Данный вопрос наряду с другими возник в Японии в начале XX в. и стал достаточно болезненным для женской части населения островного государства, вызвав у японок желание преобразиться, стать европейками. Танидзаки Дзюнъитиро будет настроен крайне оптимистично и выстроит свою теорию «модернизации» женского тела, где на следующую ступень эволюционного развития поставит европейское тело, получить которое, по мнению писателя, возможно путем помещения японских женщин в западные пространства и облачения в европейские костюмы. В конце 1920-х гг. начнется всплеск антизападных настроений, что приведет к поиску собственной идентичности, писатель заявит о невозможности телесных изменений и разовьет новую мысль о различии эстетических установок Запада и Востока. В своем эссе «Любовь и сладострастие» («Рэнъай оёби сикидзё:», 恋愛及び色情、, 1931) он напишет: «Для того чтобы уравнять японскую женщину, несущую на себе многовековые традиции, с западной, необходимо работать как духовно, так и телесно на протяжении нескольких поколений: исключено, что этого можно достичь за время нашей жизни. В двух словах, это прежде всего красота западной фигуры, красота мимики и красота походки. Для того чтобы приобрести духовное совершенство, девочка прежде всего должна была быть подготовлена телесно. На Западе, в Древней Греции, существовал культ красоты обнаженного тела, и по сей день европейские и американские города украшены статуями мифических богинь, поэтому не стоит удивляться, что женщины, выросшие в таких странах и городах, обладали развитым и здоровым телом, и для того чтобы наши девушки достигли равной с ними красоты, нам необходимо впитать те же мифы, почитать их богинь как своих, мы должны заимствовать и культивировать в нашей стране многотысячелетнее западное искусство» [12, с. 107–108]. Из эссе следует, что даже после того, как писатель переосмыслил свои взгляды, его не покидала ранняя мысль о том, что тело все же можно подвергнуть трансформации путем помещения его в иную культурную среду, но на это требуется гораздо больше времени, нежели он предполагал ранее.

В 1923 г., после разрушения столичного региона Японии Канто, первой мыслью писателя была следующая: «Изумительно! Теперь Токио станет достойным местом!» [2, с. 11] Известный американский японовед и литературовед Д. Кин, которому довелось взять интервью у писателя во второй половине XX в., писал, что Танидзаки был уверен в том, что Токио возродится так же, как это сделал Сан-Франциско после землетрясения 1906 г.: «В новом городе будут упорядоченные проезды, новые сияющие улицы, потоки машин, многоквартирные дома, стремящиеся ввысь уровень за уровнем в геометрической красоте, и пронизывающие город эстакады, метро, трамваи. И азарт большого города, города со всеми развлечениями, Парижа или Нью-Йорка, города, в котором не прекращается ночная жизнь. Тогда, и только тогда, конечно, жители Токио придут к тому, чтобы принять чисто европейско-американский стиль жизни; молодежь, мужчины и женщины – все будут носить западную одежду. Это неизбежный ход времени, и вне зависимости от того, нравится это кому-либо или нет, это произойдет» [2, с.11–12]. А в эссе «В думах о Токио» литератор отметил, что после Великого землетрясения Канто погрузился в грезы, в которых вновь отстроенный столичный регион принимает облик Запада, где появляется новый тип женщин: «Перемены будут настолько велики, что будет казаться, будто они принадлежат к другой расе. Их фигуры, цвет их кожи и глаз изменятся – они будут похожи на европеек, даже японский язык, на котором они будут говорить, будет напоминать европейские языки» [13, с. 390].

Возможность телесных изменений в рассказе «Голубой цветок» писатель убедительно создает путем того, что образ главной героини Агури переживается как культурно близкий читателю: мягкая женщина во фланелевом кимоно способна стать японкой нового времени. Главный герой произведения по имени Окада привозит возлюбленную Агури на «Запад», в Иокогаму, где экзотика городского пространства становится метафорой женственности, начинает перекликаться с телом героини, видоизменяя его. В первой сцене девушка облачена в кимоно, а витрина магазина в Гиндза отражает ее руки, внимание рассказчика смещается от объекта желания героини за стеклом к чувственности ее рук, которые олицетворяют традиционную восточную женщину: руки китаянки автор уподобляет нежным тепличным цветам, а японки – полевым, они являются объектом притяжения главного героя. Напротив, в Иокогаме тело Агури уже рассматривается как «экзотическое». Экзотика города переносится на него путем смены туалета героини, а Окада усиливает свои фантазии верой в то, что западная одежда становится второй кожей, проникает в плоть, становясь татуировкой. Покупка западного костюма превращается в покупку западного тела. Все это усиливается верой в то, что новая внешность влияет не только на телесность – она ведет к изменению личности человека.

Похожий процесс этнических метаморфоз характеризует и главного героя романа «История Томоды и Мацунаги»: «За полтора года, которые я провел в Париже, я полностью ассимилировался с Западом, как физически, так и ментально. Я больше не был японцем. Я стал европейцем до мозга костей» [8, с.447]. В «Голубом цветке» западные атрибуты меняют сознание Агури, она уже другая, она чувствует как физическое, так и эмоциональное превосходство над мужчинами, превращается в роковую женщину, усваивает ее агрессивность, становясь хищницей.