Ленинизм и теоретические проблемы языкознания - Федот Петрович Филин

с позиций неопозитивизма, то оно опять-таки равноценно принципиальному игнорированию связи языка с действительностью, поскольку для неопозитивизма все то, что не включается в число объектов непосредственного наблюдения, может быть признано фикцией, лишенной научного интереса. Только на почве последовательно марксистской методологии, предполагающей бескомпромиссное признание объективной, общественно осознаваемой соотнесенности знаковых единиц языка и речевых конструкций с внеязыковыми фактами, условное отвлечение от семантических функций языка при изучении определенных сторон его формальной структуры может казаться целесообразным и эффективным.

Философские основы структурализма не могут быть сведены исключительно к неопозитивизму – философскому направлению, стремящемуся занять какое-то промежуточное положение между идеализмом и материализмом. Не говоря уже о том, что и неопозитивизм в целом по большинству важнейших вопросов оказывается значительно ближе к идеализму, чем к материализму, структурализм в своем наиболее последовательном проявлении приобретает характер чисто идеалистического течения, представляющего обе классические разновидности идеализма – субъективную и объективную.

Сугубо идеалистическая концепция языковой структуры, наиболее характерная для некоторых направлений европейского структурализма (в первую очередь, для глоссематики), основывается на признании соссюрианского положения о том, будто

«в языке нет ничего, кроме различий»[105].

Эта концепция сводится к признанию приоритета отношений перед соотносящимися элементами в структуре языка, к рассмотрению системы чистых отношений в качестве единственно существенной основы структуры языка и к объяснению соотносящихся элементов – звуков и форм – лишь как результатов пересечения чистых отношений. Развивая сущность этой соссюрианской концепции языка, Л. Ельмслев пишет:

«Она сводит объект к сети зависимостей, рассматривая языковые факты как существующие один в силу другого. Этим она противополагается любой гипотезе, которая провозглашает или предполагает существование „фактов“, логически предшествующих отношениям, которые их объединяют. Она отрицает научное существование абсолютной субстанции или реальности, которая была бы независимой от отношений. Она требует, чтобы величины определялись отношениями, а не наоборот. К „наивному реализму“, господствующему в повседневной жизни и господствовавшему до сих пор в языкознании, структуральная лингвистика предлагает присоединить, в порядке опыта, функциональную концепцию, которая усматривает в функциях (в логико-математическом смысле этого термина), т.е. в зависимостях, подлинный объект научного исследования»[106].

В своей основной работе, излагающей принципы глоссематики, Л. Ельмслев утверждает:

«Совершенно очевидно, что важно не разделение объекта на части, но подготовка анализа таким образом, чтобы он соответствовал взаимозависимостям между этими частями и позволял нам адекватно рассматривать их… Когда мы извлечем из этого все следствия, мы придем к заключению, наиболее важному для понимания принципа анализа: и рассматриваемый объект, и его части существуют только в силу этих зависимостей… При таком рассмотрении „объекты“ наивного реализма, с нашей точки зрения, являются не чем иным, как пересечением пучков подобных зависимостей. Иными словами, объекты могут быть описаны только с их помощью и могут быть определены и научно рассмотрены только таким путем. Зависимости, которые наивный реализм рассматривает как вторичные, предполагающие существование объектов, становятся с этой точки зрения первичными, предопределяемыми взаимными пересечениями. Признание того факта, что целое состоит не из вещей, но из отношений и что не субстанция, но только ее внутренние и внешние отношения имеют научное существование, конечно, не является новым в науке, но может оказаться новым в лингвистике. Постулирование объектов как чего-то отличного от терминов отношений является излишней аксиомой и, следовательно, метафизической гипотезой, от которой лингвистике предстоит освободиться»[107].

К подобному пониманию роли отношений в структуре языка склонялся уже и H.С. Трубецкой, писавший, что

«любой язык предполагает наличие смыслоразличительных (фонологических) оппозиций и что фонема является членом такой оппозиции»,

между тем как

«конкретные звуки существуют лишь постольку, поскольку они являются реализациями фонем»[108].

Первичность отношений и различий, создающих якобы соотносящиеся элементы языка, признают в принципе и американские дескриптивисты, хотя специфика их описательной методики и вынуждает их считаться с конкретными элементами языка – звуками и формами – как реальными компонентами языковой структуры. В книге Э. Харриса «Методы в структуральной лингвистике», излагающей основные принципы американского лингвистического структурализма[109], природа фонетических элементов высказываний определяется следующим образом:

«Эти элементы являются скорее фонологическими различиями, чем фонемами; это значит, что они скорее представляют собой различие между [к] и [р], точнее, между tack и tap, между sack и sap и т.п., чем являются самими [к] и [р]. Однако для удобства мы будем устанавливать в качестве наших элементов не различия, а классы сегментов, определяемые таким образом, чтобы классы отличались друг от друга всеми фонологическими различиями и только ими»[110].

Таким образом, справедливо отвергая метафизическое (т.е. антидиалектическое) представление о возможности существования объектов вне каких-либо отношений, структуралисты заодно ополчаются и против диалектико-материалистического положения об онтологической (или, как выражается Л. Ельмслев, «логической») первичности объектов с их свойствами и производности от них, вторичности отношений между объектами.

Формированию ярко выраженных антиматериалистических взглядов структуралистов на роль отношений в структуре объекта способствовало то, что отношения в самом деле составляют очень важный аспект действительности и являются непременной составной частью общей характеристики любого объекта. Как уже отмечалось выше, важность категории отношения в системе материалистической диалектики постоянно подчеркивали классики марксизма-ленинизма. Ф. Энгельс писал, что

«о телах вне движения, вне всякого отношения к другим телам, ничего нельзя сказать»[111].

В своем конспекте «Науки логики» Гегеля В.И. Ленин отмечал:

«Вещь в себе есть абстракция от всякого определения [Sein-für-Anderes] [от всякого отношения к другому], т.е. ничто…

В жизни, в движении все и вся бывает как „в себе“ так и „для других“ в отношении к другому, превращаясь из одного состояния в другое»[112].

И далее:

«Всякая конкретная вещь, всякое конкретное нечто стоит в различных и часто противоречивых отношениях ко всему остальному, ergo, бывает самим собой и другим»[113].

«Совокупность всех сторон явления, действительности и их (взаимо) отношения – вот из чего складывается истина»[114].

«Теоретическое познанче должно дать объект в его необходимости, в его всесторонних отношениях, в его противоречивом движении an und für sich»[115].

Важное значение отношений между вещами, как проявления свойств самих вещей, для понимания природы и сущности вещей иногда вызывает ложное представление об онтологической (и логической) равноценности вещей и отношений, о принципиальной неприменимости к ним критерия первичности и производности (вторичности). А между тем, действительность не дает оснований для таких представлений. Между вещами и отношениями существуют коренные различия, не позволяющие приписывать им одинаковую по значению роль