Проблемы литератур Дальнего Востока. Труды IX международной научной конференции - Коллектив авторов

описание в полной мере демонстрирует художественный талант Пу Сунлина. «Супруги были обескуражены, в хижине потух очаг» (夫妻向隅，茅舍无烟) – это в чистом виде контурный рисунок. Чтобы написать такие восемь иероглифов, нужно не только в совершенстве владеть языком, но и обладать недюжинным талантом. Би Фэйюй отмечает, что «в этих восьми иероглифах заключена потерянная надежда, они как бы содержат в себе лед. Если бы супруги в новелле, вернувшись домой, зажгли огонь, то гробовую тишину и смертельный холод, которым проникнуто настроение этой сцены, Пу Сунлину передать бы не удалось». Эти восемь иероглифов позволили Би Фэйюю почувствовать ритмику новеллы: «Часто можно услышать: мол, ритмика прозы, ритмика прозы, кто же не знает о том, что такое ритмика прозы? Знают-то все, однако вопрос в том, может ли писатель подняться вверх, когда это нужно сделать, а когда проза достигает того места, где нужно опуститься в самый низ, нужно иметь силы отправить эмоции на самое дно, и прижать их к этому дну.

Без фразы “Супруги были обескуражены, в хижине потух очаг” эмоциональная окраска бы не опустилась на самое дно, и наоборот, с появлением этой фразы повествование тут же опустилось в эмоциональном плане на самое дно, читателя как бы топят в непроглядной холодной пучине Марианской впадины отчаяния. Что касается эффекта от прочтения, то эти восемь иероглифов вызывают у читателя страдания, вплоть до физических» [6, с. 15–16]. Тот упор, который делает Би Фэйюй на ритмике, наводит нас на мысли о Гао Сяошэне. В таких аспектах, как ритмика изложения, языковая стилистика, мелодика повествования и др., Пу Сунлин вдохновил как Гао Сяошэна и его поколение, так и плеяду более молодых писателей, к которой принадлежит Би Фэйюй. Число современных писателей, уделявших пристальное внимание художественному таланту Пу Сунлина, вовсе не ограничивается вышеупомянутыми персоналиями. В данной статье мы можем привести только несколько примеров.

3

Я сам являюсь поклонником Пу Сунлина и люблю читать «Ляо Чжай чжи и». Исследователями эпох Цин и Мин уже должны были быть накоплены значительные результаты, однако четкого представления о них я не имею. Я могу говорить только о своем восприятии «Ляо Чжай чжи и» с точки зрения того, как это произведение повлияло на современных писателей. Разумеется, эти взгляды не содержат ничего нового и своеобразного.

«Ляо Чжай чжи и» обладает грандиозным художественным очарованием благодаря тому, что Пу Сунлин имеет выдающийся талант к языку. Без присущих его языку аккуратности, меткости, новизны и непреходящего чувства ритма «Ляо Чжай чжи и» не занял бы то положение, которое он занимает в литературе. Ван Цзэнци отмечал, что существовали две манеры написания древнекитайской прозы – танские чуаньци (传奇) и сунские бицзи (笔记), – сформировавшие соответственно две традиции. Танские чуаньци в большинстве своем представляли собой сочинения (行卷), прославляющие влиятельных и знатных людей. Те, кто стремился сдать экзамены, рассылали влиятельным людям такие сочинения, чтобы вызвать симпатию и продвинуться по службе, поэтому создатели сочинений прилагали значительные усилия к тому, чтобы их сюжет был запутанным и интригующим, при этом особое внимание уделяли совершенству стиля и полному погружению произведения в литературный контекст. Только так можно было дать влиятельным людям оценить таланты просителя. Получается, что танские чуаньци – тексты, написанные с определенным умыслом. При этом в сунских бицзи нет никакой утилитарности, их содержание – не более чем материал для пересудов между друзьями, вплоть до того, что в них только записаны повседневные события, то есть сунские бицзи писались, как говорится, просто так. По мнению Ван Цзэнци, в «Ляо Чжай чжи и» эти две манеры письма, чуань-ци и бицзи, совмещаются [2, с. 561]. Безусловно, «Ляо Чжай чжи и» имеет стиль бицзи. Однако боюсь, что в аспекте манеры письма этот сборник продолжает линию танских чуаньци. Безусловно, в то время, когда Пу Сунлин работал над «Ляо Чжай чжи и», он писал его вовсе не для того, чтобы предоставить влиятельным людям, как это делали с сочинениями эпохи Тан, однако его сюжеты все равно замысловаты, их композиция стройна и изящна, что может свидетельствовать только о выдающихся талантах Пу Сунлина как рассказчика и демонстрировать его врожденное языковое чутье.

Восхищаясь художественными достижениями «Ляо Чжай чжи и», Сунь Ли подчеркнул, что выразительные средства этого сборника «лаконичны и отточены до крайней степени». Лаконичность и отточенность вызывают особое восхищение у ценителей «Ляо Чжай чжи и». Новеллы, входящие в сборник, неодинаковы по объему и разнородны по структуре. Самые длинные насчитывают несколько тысяч иероглифов, самые короткие – две-три фразы, несколько десятков иероглифов. Ниже мы приведем короткие новеллы, чтобы продемонстрировать лаконичность стиля изложения Пу Сунлина на конкретных примерах.

Во втором цзюане «Ляо Чжай чжи и» есть новелла «Преданная мышь» (义鼠), приведем ее полный текст:

Ян Тяньи сказал: я видел, как вылезли две мыши, одну из них проглотила змея; другая мышь злобно смотрела издалека, ее глаза были подобны горошинам перца, она не смела напасть на змею. Змея, насытившаяся мышью, стала извиваясь заползать в нору. Когда змея была наполовину в норе, мышь набросилась и укусила змею за хвост. Змея разозлилась и вылезла обратно, но мышь успела убежать, и змея, не догнав ее, вновь стала заползать в нору, а мышь снова укусила ее таким же образом. Мышь проделывала со змеей этот трюк достаточно длительное время. В итоге змея выползла и изрыгнула дохлую мышь, которую съела накануне. Выжившая мышь обнюхала и стала оплакивать погибшего товарища, и плач ее был подобен писку насекомого. Мой друг Чжан Лию написал об этом «Строки о преданной мыши» [7, с. 71–72].

В вышеприведенной новелле «Преданная мышь» всего немногим более ста иероглифов, однако в ней содержательно, динамично и вместе с тем пронзительно описана история того, как слабая мышь меряется силами со змеей. Мышь предстает перед читателем не только отважной, но и сообразительной. Она не идет на прямое столкновение, а выбирает хитрую тактику, состоящую в том, чтобы нападать, когда противник отступает, и в итоге ей удается вынудить змею изрыгнуть съеденную накануне мышь, которая была ее товарищем. При этом несгибаемость мыши в борьбе со змеей происходит из ее преданности своему товарищу. Мышь пристально смотрит, ее взгляд полон ярости, но она не смеет двинуться вперед; она бросается вперед, кусает за хвост и тут же убегает; мышь обнюхивает павшего товарища, пищит, оплакивая его, и в итоге убегает – через этот ряд действий преданное, умное и смелое маленькое животное будто воочию предстает перед нами на бумаге. Действительно, от этих ста с лишним иероглифов ни одного