Проблемы литератур Дальнего Востока. Труды IX международной научной конференции - Коллектив авторов

В десятом цзюане «Ляо Чжай чжи и» есть новелла «Могила Цао Цао», приведем ее полный текст:

За городской стеной Сюйчана есть река, потоки которой бурлят и ревут, берега обрывисты, а вода иссиня-черная. Однажды в разгар лета какой-то человек решил искупаться в этой реке, нырнув в реку, он внезапно был порезан, как будто его кромсали ножом, и вынырнул израненный труп. Позже подобное повторилось и с другим человеком. Весть об этих странных событиях распространялась, удивляя и пугая тех, кто ее слышал. Уездный начальник услышал об этом и отправил множество людей для того, чтобы перекрыть реку по течению выше, чтобы ее поток иссяк. Когда вода спала, люди увидели, что под утесом есть глубокая пещера, на входе в которую установлено колесо, которое, как инеем, покрыто небольшими острыми лезвиями. Убрав колесо и ворвавшись внутрь, люди обнаружили внутри небольшую табличку, на которой были написаны иероглифы, исполненные ханьским почерком чжуаньшу. Люди пригляделись и оказалось, что это усыпальница Цао Мэндэ (Цао Цао). Пришедшие разбили гроб и разбросали кости в поисках золота и нефрита, и унесли все, что представляло какую-либо ценность. Послесловие рассказчика: «Потомки сложили такие строки: если раскопать семьдесят два ложных кургана, то в одном из них окажется и вправду захоронен правитель». Откуда же им было знать, что останки Цао Цао хранятся вне пределов семидесяти двух курганов? [Цао Цао] был таким лукавым! Однако его гнилые кости все равно не сохранились более тысячи лет, так что толку хитрить и после смерти? Ах, воистину вся его мудрость и хитрость оказались не более чем глупостью! [8, с. 608]

Вышеприведенная новелла «Могила Цао Цао» разделяет многие характеристики с сунскими бицзи. За вычетом «послесловия рассказчика» после основного сюжета, эта новелла также содержит немногим более ста иероглифов. События, о которых рассказывается в новелле «Могила Цао Цао», – конечно, легенда. Однако для того, чтобы, используя сто с лишним иероглифов, описать устройство подводной усыпальницы Цао Цао, а также то, как ее обнаружили и как с ней в итоге поступили, нужно уметь излагать свежо и красочно, и вместе с тем четко и последовательно.

Все три писателя – Сунь Ли, Ван Цзэнци и Гао Сяошэн – известны своей лаконичностью. Сказать, что их стремление к лаконичности – это результат влияния «Ляо Чжай чжи и», конечно, было бы чересчур грубо. Они все так или иначе писали о том, что в стиле изложения следует стремиться к лаконичности. Нет необходимости приводить здесь примеры один за другим; приведем только один пример из творчества Ван Цзэнци. В сборнике «Краткие изречения – переписка с друзьями» (说短—与友人书) автор на примере собственного творчества демонстрирует, как лаконичность становится результатом максимального ограничения языка. Рассказ Ван Цзэнци «Перемещения» (徙) в первоначальном варианте открывался следующей фразой:

В мире звучало множество песен, однако все они исчезли.

По заявлениям самого Ван Цзэнци, он вышел на прогулку и изменил эту фразу на следующую:

Множество песен исчезло.

Ван Цзэнци пишет: «Пожертвовав несколькими иероглифами, я выиграл в твердости и лаконичности изложения» [2, с. 41].

Связь такого стремления к лаконичности и чистоте изложения с близким знакомством писателя с «Ляо Чжай чжи и» вовсе не выглядит надуманной. Найти реальные доказательства того, что язык одного писателя подвергся влиянию другого, всегда было непростым делом. Однако, читая Сунь Ли, Ван Цзэнци и Гао Сяошэна, то и дело можно ощутить в их творчестве отголоски языка «Ляо Чжай чжи и». Для начала приведем несколько примеров.

В рассказе Ван Цзэнци «Особый дар» (异秉) есть следующий пассаж:

Этот прилавок выглядел очень большим. Большим, но пустым [9, с. 409].

«Большой, но пустой» – эти три слова имеют специфическое звучание.

В рассказе Ван Цзэнци «Настоящая дружба» (岁寒三友) о трех персонажах – Ван Шоуу, Тао Хучэне и Цзинь Ифу – сказано следующее:

В их жизни было и плохое, и хорошее. В хорошие времена на столе стояло два блюда – одно скоромное и одно постное, бывало и подогретое вино; в трудные времена ели жидкую кашицу, а то и вовсе ничего не готовили [9, с. 440].

Такое изложение также представляется естественным и лаконичным.

Из рассказа Гао Сяошэна «Прощание с полем» (送田):

Проводив гостей, закрыл дверь. Сердце Чжоу Биннаня тут же упало в дверях. Он понял, что все идет не так, как он хочет [10, с. 368].

Глядя на эти строки, читатель сразу же ощутит стиль и изящество «Ляо Чжай чжи и». В частности, этот пассаж может напомнить нам такие места из сборника:

По прошествии времени [жене] показалось, что «искусство осла из Гуйчжоу иссякло», [муж] ничего больше не мог поделать, и ее прежняя ласка постепенно сменилась издевками, насмешками, руганью, и вскоре все вернулось на круги своя [7, с. 312].

К счастью, таким узким было только одно место, дальше было просторно, тогда он поднялся и двинулся дальше [8, с. 537].

Новеллы из сборника «Ляо Чжай чжи и» написаны на вэньяне, а Сунь Ли, Ван Цзэнци и Гао Сяошэн, хотя это и трудно доказать эмпирически, реализовали манеру, свойственную перу Пу Сунлина, в своей прозе на байхуа. Проза тех писателей, которые, сочиняя на байхуа, смогли воплотить в ней черты крайне лаконичного, рафинированного и отточенного стиля Пу Сунлина, заслуживает особой похвалы именно по этой причине.

4

В прозе Сунь Ли, Гао Сяошэна и других писателей также то и дело появляются вэньянизмы, очень похожие на язык Пу Сунлина – это явление мы также продемонстрируем на нескольких примерах.

Сунь Ли в поздние годы, осознанно подражая «Ляо Чжай чжи и», написал серию небольших по объему рассказов – «Рассказы на манер Ляо Чжая» (芸斋 小说). В статье «О “Ляо Чжай чжи и”» Сунь Ли отмечает, что ему нравится даже «послесловие рассказчика», следующее за основным содержанием новеллы, так как этот нарративный прием напрямую следует традиции Сыма Цяня. При этом, когда он сам писал «Рассказы на манер Ляо Чжая», Сунь Ли зачастую в конце рассказа, подражая манере «послесловие рассказчика», высказывает авторские соображения по поводу изложенной истории. Основной текст «Рассказов на манер Ляо Чжая» Сунь Ли написан на байхуа, а концовка, в которой излагается авторская оценка описываемых историй, написана на вэньяне. Например, в рассказе «Повторная женитьба» (续弦) речь идет о собственном опыте