Диалог с Богом. История противостояния и взаимодействия человечества с Творцом - Джордан Питерсон

Исава (Быт 25:26). Даже само его имя, происходящее, вероятно, от древнееврейского акев, означает «тот, кто стремится поставить подножку или хитростью занять чье-то место». «[Он] как будто изначально жаждет оттянуть брата назад и вырваться вперед, став первым… Его характер предопределен с рождения… обмануть или перехитрить, замыслив коварство». Двум братьям суждено биться друг с другом; двое героев сражаются в наших сердцах; два духа разделяют нас внутри наших обществ; два стремления, направленные вверх и вниз, ведут извечную борьбу за наши души.

Вероятно, мотив смертельного противостояния занимает главное место среди архетипических тропов, характерных для популярной литературы и других форм драматического развлечения, особенно боевиков и приключенческих романов. Хотя стоит заметить, что противоборство двух братьев, воспринимаемых как единое целое, или их эквивалентов может стать отличительной чертой романтических произведений – вспомним, например, диснеевскую «Красавицу и чудовище». Гарри Поттер в детстве и юности противостоит Драко Малфою (хотя по сути своей, в окончательном облике супер-волшебника он – соперник Волан-де-Морта, Того-Кого-Нельзя-Называть). Как становится ясно в дальнейшем, во многом Драко опасен потому, что Волан-де-Морт проник в его душу, – так закончилась их битва, проходившая на самых глубинных уровнях. Отчасти эта одержимость характерна и для самого Гарри, который невольно служит крестражем для своего заклятого врага и несет внутри себя частичку души Темного Лорда. Этот мотив «тени внутри» очень хорошо развит в серии фильмов про Бэтмена, особенно в «Темном рыцаре», где Джокер, вечный антагонист, непрестанно искушает героя, призывая его ослабить контроль, принять свою темную сторону и уступить анархическим желаниям – во многом для того, чтобы одержать верх над самим злодеем.

Мы видим тот же троп в противостоянии таких героев, как Супермен и Лекс Лютор из вселенной DC Comics, Тор и Локи из вселенной Marvel и Фродо и Голлум в трилогии Джона Толкина «Властелин колец». Героическая скромность, воплощенная в протагонисте-хоббите, контрастирует с надменностью и гордыней Саурона, хозяина Кольца Всевластия (чего же еще?), и герои, в некотором смысле, связаны так же, как Гарри Поттер и Волан-де-Морт. Это указание на модель одного из враждующих братьев – того, чье стремление ведет его вниз – на архетип Люцифера, Сатаны, духа, который, в полном смысле слова, таится в глубине, за всеми непосредственными или личными проявлениями архизлодея.

И вовсе не случайно главный антагонист таких историй – это надменный интеллектуал и поклонник технологий. Не будем забывать, что на протяжении веков в одном контексте с разумом упоминался Люцифер (у Мильтона он – «светоносец», высочайший ангел Божий, павший ниже всех, горделивый разум; у Гёте Мефистофель – искушение, представшее перед Фаустом, величайшим из мудрецов). В популярной культуре эта взаимосвязь отражена в характере таких персонажей, как злодей Шрам в «Короле Льве» – враг как традиции (Муфаса), так и молодого, возродившегося и законного короля (Симба); Фелониус Грю из анимационной франшизы «Гадкий Я»; Джафар в «Аладдине»; Синдром в «Суперсемейке» и уже упомянутый Саурон, создатель Кольца Всевластия, заводчик чудовищных орков и архитектор Барад-дура – подобия Вавилонской башни со всевидящим темным оком. Гордые и дерзкие интеллектуалы склонны исправлять несправедливость бытия при помощи исключительно технологических решений. Это не значит, что строительство – зло по своей сути. На своем месте оно хорошо или даже хорошо весьма – но только не тогда, когда самонадеянные строители, ложно возгордившись порождениями своей фантазии, пытаются приписать себе талант, благодаря которому способны делать свое дело. Мы вернемся к этому мотиву, когда будем изучать связь между потомками Каина и возведением Вавилонской башни.

Вероятность сущностного конфликта постоянна – это отражение нашей биологии на ее глубочайшем уровне, нашей гиперсоциальности, нашей зависимости от общества и нашего стремления определять свое положение относительно других. Именно поэтому очень короткая история Каина и Авеля обретает смысл тотчас же, при первом прочтении, даже если мы не можем ясно обозначить причину. У конфликта есть модель, извечно возникающая в семьях среди братьев и сестер и у не столь близких, но все же схожих соперников. Лейтмотив враждующих братьев репрезентирует и в характерах, и в сюжете нескончаемую битву между противоположными видами жертвы, формами труда и способами жертвоприношения – а также тем, как они соотносятся с единством будущего и с представлением о том, чем может оказаться это единство. Следует уточнить, что авторы историй, затрагивающих сокровенные смысловые пласты, не обязательно будут разделять враждующих братьев на отдельных персонажей – они склонны изображать взаимодействие противоположных видов жертвы в душе каждого индивида, как протагониста, так и антагониста.

Поэтому верно и то, что наиболее реалистичные и правдоподобные герои ни в коем случае не похожи на идеальных людей (и тем самым в них, рождая интерес, в необходимой мере проникает дух Каина), в то время как самые интригующие злодеи – это, как правило, те, в ком еще осталось нечто хорошее. Хороший пример последней категории – мафиози или иные персонажи, связанные с организованной преступностью, образы которых так успешно воплотили в драме американские кинорежиссеры (вспомним, например, Тони Сопрано из «Клана Сопрано», а также Уолтера Уайта или, даже более того, Джесси Пинкмана из телесериала «Во все тяжкие»). Таковы и многие герои Достоевского – самыми яркими примерами, возможно, станут Родион Раскольников из «Преступления и наказания», очень непростая семья, изображенная в «Братьях Карамазовых», и различные поклонники абстрактных идолов в «Бесах». Самые драматичные репрезентации подобного конфликта составляют душу великой литературы.

История Каина и Авеля – это попытка коллективного человеческого воображения доискаться до сути, передать новым поколениям и навсегда запечатлеть сущность добра и зла в одном-единственном повествовании. Что заставило нас предпринять такие усилия? «Божественное откровение»? Это хороший ответ, на уровне анализа очень высокого порядка. Есть и другой, на самом деле – вариант первого. Он заключается в том, что люди вечно рассказывали друг другу истории – и, возможно, еще до этого они эти истории разыгрывали, и некоторые были проникновеннее и интереснее других. Конкретные реализации добра и зла привлекали внимание и оставались в памяти. Потом происходила «дистилляция» историй – они обретали форму, призванную как можно лучше отразить их главную тенденцию или суть. Величайшие предания, рассказанные лучшими сказителями, увлекали настолько, что их было невозможно забыть, и оставались в воображении и общих представлениях, как коллективных, так и личных. Можно сказать, что так образ и слово (Логос), завладевшие вниманием, действовали наравне с образом и словом (Логосом), запечатлевшимися в памяти, на протяжении десятков и даже сотен тысяч лет. Истории, запомненные нами, становились все лучше и все сокровеннее. Никто не сочинял их и не придумывал – в строгом смысле этих слов – или, если еще точнее,