Диалог с Богом. История противостояния и взаимодействия человечества с Творцом - Джордан Питерсон

Когда израильтяне приближаются к Ханаану – земле обетованной – Бог велит Моисею послать лазутчика из каждого колена, чтобы «высмотреть землю» (Чис 13:17). Если говорить о географии, то евреи сейчас на пороге своей желанной цели, к которой так долго и так ревностно стремились. Однако в метафизическом смысле их привели сюда постоянное принесение жертв, дисциплина и послушание, вера, мужество и готовность пребывать в истине (несмотря на частые ошибки, моральные падения и отклонения от верного пути). Что становится несомненным условием изобильной жизни? Не пассивное получение чего-либо от прошлого, от природы или даже от самого Бога – за исключением завета. Напротив – это делают нравственные ориентиры, которые указывают путь, уводят от тирании и ведут через пустыню, и возвышенная цель, благодаря которой каждый отдельный человек становится цельной личностью, а все вместе объединяются в единый коллектив. Так на фундаменте взаимной жертвы, устанавливающей взаимное доверие, создается плодотворная иерархия. В библейском нарративе нет никакой разницы между нравственным поведением и успехом, если учесть все обстоятельства и проследить развитие событий на протяжении самого долгого периода из всех, какие можно представить.

Как понимать этот успех, или даже успех как таковой, в самом сокровенном экзистенциальном смысле? Как осмыслить и оценить этот успех, основанный на установлении зрелой морали, при условии того, что даже счастливейшей жизни по-прежнему сопутствуют страдания? Как примириться со страхом и болью; с жуткой реальностью нашего «усеченного» существования; с нашей собственной смертной природой? В иудеохристианской вере (как и в других) есть странная и загадочная аксиома: «возмездие за грех – смерть» (Рим 6:23). Намек на это слышен еще в первых главах книги Бытия (3:1–7; 3:14–19), подробно повествующей о падении возгордившихся мужчины и женщины из Рая в смертность, а прямо об этом говорится в Послании к Римлянам: «Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили» (Рим 5:12). Эта идея – сложнейшая проблема для верующих, и она с легкостью может стать предметом насмешек, ведь умирают все живые существа, в том числе и животные, как будто бы «безгрешные». Все живое умирает, и человек в этом смысле – такое же живое существо. Конфликт, вызванный пониманием этой истины – этой реальности – только усилился, когда существование человека начали рассматривать в свете эволюционных биологических процессов и ограничений, характерных для любого другого живого существа. То, что смерть – это неотъемлемая часть мироустройства, а не следствие моральной ошибки, насколько бы непомерной та ни была, кажется совершенно неоспоримым.

Впрочем, возможно, все не так однозначно. Что такое смерть? Биологически запрограммированная неизбежность? Часть естественного порядка вещей? Следствие результата множественных кумулятивных сбоев системы – накопления повреждений на молекулярном и клеточном уровне, окончательного отказа органов и неспособности организма к самовосстановлению? Смерть бывает очень разной, и определять ее однобоко ни в коем случае нельзя. Столь же очевидно, что к одним людям смерть приходит рано, а к другим поздно, и что по глупости можно распроститься с жизнью довольно скоро, а мудрые и разумные решения позволяют не только продлить ее, но и сделать здоровой, плодотворной, желанной. Со дней промышленной революции мы радикально увеличили среднюю продолжительность жизни – не в последнюю очередь потому, что резко снизили детскую смертность. За это принято благодарить технологический прогресс, совершенно не принимая во внимание улучшение нравов, сделавшее его возможным. Мы не смогли бы совершить технологических чудес, не познав прежде суть истинного смирения и подлинного исследовательского духа – именно это позволило нам делать научные открытия, без которых технология немыслима. А чтобы их обрести, мы полагались на веру: во-первых, в то, что мир постижим; во-вторых, в то, что люди, наделенные смелостью и свободой воли, смогут направить способность к его постижению на получение реальных и несомненных преимуществ; и, в-третьих, в то, что свободный и щедрый обмен плодами такого постижения окажется устойчивым и взаимным.

И точно так же никакого накопления богатств, благодаря которому все, в конечном итоге, стали относительно богатыми, не произошло бы без радикального – и в каком-то плане чудесного – повсеместного принятия и даже одобрения неравенства в распределении ресурсов и таланта. Именно это стало предпосылкой для первоначального создания богатства и его последующего распространения. Это было знаком доверия – уверенности в том, что обладающие благами получают выгоду не от злоупотребления другими, а благодаря своему производительному труду. Кроме того, это свидетельствовало о восхищении, а не о зависти и негодовании – и, как правило, означало, что те, кто стремился к успеху и достигал его, действовали добросовестно. Возможно, так воспринимает мир в первую очередь американский гражданин, хотя подобное отношение, в большей или меньшей степени, можно увидеть в экономически успешных странах. Итак, наша совместная частичная победа над смертью в основном представляет собой следствие устойчивого и успешного морального стремления – побочный итог технологических чудес, ставших возможными благодаря такой переориентации (или верной ориентации).

Это наводит на мысль: если бы мы стремились как можно лучше постигать мир и обмениваться знаниями; если бы сумели полагаться друг на друга и сотрудничать без сомнений, без ненужных препятствий или камней преткновения – каких проблем мы не смогли бы разрешить? Остается только спросить: в какой степени смертные страдания и даже сама смерть вызваны неумолимым воздействием энтропии и хаоса, характерных для экзистенциальной ситуации человека как материального организма – и в какой степени они связаны с моральными дефектами, которые вносят в наши совместные начинания дисбаланс и искажения, а также умаляют нас, принижают и обесценивают, в то время как без них мы были бы намного лучше? И пусть даже ничто из этого не отменяет факта смерти и не вносит в нее коренных изменений, однако разве абсолютная приверженность возвышенной цели, которую представляет собой приключение, не освобождает нас от жала мучительных ограничений и смертности – о чем мы уже говорили? Это тоже форма триумфа над смертью и адом. Все это означает, что мы способны преодолеть ужасы жизни, и никто, в конечном счете, не в силах положить предел нашим возможностям. В практическом плане мы в силах ограничить страдания, физическое вырождение и даже саму смерть и продлить плодотворную жизнь; в психологическом – мы можем поддержать свой дух даже среди худших мыслимых лишений, осмыслив свою жизнь как стремление к подлинному приключению и приняв за нее всю ответственность.

Поэтому обетованную землю следует представлять не как место, куда можно добраться в географическом плане (хотя,