Невротический характер - Альфред Адлер

дурного настроения, только со мной и ни с кем другим она могла быть миролюбивой, и еще ее нередко мучили суицидные мысли. На примере ее сновидения я хочу показать, что все эти явления, плюс властолюбие, упрямство, но также и робость, были обусловлены мужским протестом, который, однако, зависел от конституциональной неполноценности органов мочеиспускания, что вкупе с некрасивостью и замедленным умственным развитием при статусе тимико-лимфатикусе вынуждало к компенсации – установке усиленной мужской направляющей линии. Чтобы этот случай стал более понятен, скажу сразу, что пациентка использовала для защищающего невроза реалии своего детства, образовав из энуреза готовность, и с этим симптомом «бросалась в бой» каждый раз, когда ее личностное чувство принижали. В этом примере также обнаруживается колоссальная власть тенденции к обесцениванию в аранжировке приступов, что вынуждало ее мать к полному самоотречению при выполнении нелегкой задачи и тем самым вводило ее в бессильное отчаяние. Но в то же время эта тенденция проявлялась в весьма распространенной простой форме, когда пациент как бы намекает на то, что виноват не он, а кто-то другой, тем самым принизив этого другого. Следующее сновидение пациентки особенно ясно показывает, против кого направлен ее невроз:

«Мать показала моей подруге грязную простыню с кровати. Мы принимаемся спорить. Я говорю: „Эта простыня от тебя – и начинаю сильно плакать“. Я просыпаюсь вся в слезах».

Незадолго до этого она рассказала, что часто просыпается в слезах, не зная причины своего плача[237]. Исходя из патогенеза ее болезни, уже тогда мне совершенно понятного, получалось, плач имел особое значение в отношениях с матерью, представляя собой одну из обычных детских наступательных готовностей с целью уменьшить превосходство матери и вызвать мягкое обращение с ее стороны. Рассказав сновидение, пациентка замечает: «Вы, конечно, подумаете, что правы в своем мнении о моем плаче». Такие и подобные замечания регулярно слышишь во время психотерапевтического лечения, и нужно не пропустить скрытую в них критику врача – как проявление тенденции к обесцениванию, направленное против всех. Данное умеренное ее проявление при отсутствии более резких реакций позволяет ожидать, что энурез уже поддается излечению. (Раньше в подобных случаях она едко и пристрастно отмечала, что я совершенно не прав, или якобы «забывала» те сновидения и мысли, которые подтверждали мою правоту.) Я утвердился в своем предположении, когда пациентка сообщила, что сразу после этого сновидения она сняла постельное белье, которое было лишь немного запачкано, и тайно его выстирала. Прежде она никогда так не поступала, потому что вид грязного белья предназначался для матери.

Сновидение пациентка объяснила так: она твердо убеждена, что мать рассказывала о ее энурезе всем знакомым. Кажется, все родственники знали о ее недуге. Как-то раз дядя, очевидно, чтобы ее утешить, рассказал ей, что и он, и другой брат матери довольно долгое время мочились в постель. В сновидении пациентка с упреком дает понять матери: эта болезнь – из твоей семьи, ты виновата, что я пачкаю постель, «грязная простыня – от тебя!». Далее она рассказывает, что, меняя белье, нередко берет вместо простыни пододеяльник; один закрытый, а другая открытая, добавляет она, а в ящике можно легко перепутать.

За этой мыслью отчетливо распознается проблема «открыто и закрыто» как выражение противоположности полов. Пациентка обвиняет в своей болезни мать, но, так сказать, краем глаза видит и первоначальную причину, «приводную пружину» ее страдания – принадлежность к женскому полу, в которой тоже виновата мать, и выдает нам в мужском протесте своего сновидения то, как мало она учитывает разницу между мужчиной и женщиной. Это похоже на заявление Жорж Санд, что будто бы существует только один пол. Споры и плач – преобладающие формы агрессии пациентки против матери, так она пытается усилить привязанность матери, и энурез служит той же цели. Из других особенностей ее невротической психики видно и то, что она оперирует готовностью к энурезу также и против мужчин, против брака и таким способом пытается уклониться от «господства мужчины».

На примере этой пациентки можно проследить, как изменялась форма руководящей фикции. Первоначально это было «Я хочу быть мужчиной», в вышеупомянутой стадии лечения – «Я хочу превзойти мать так же, как мужчина», а ближе к концу лечения ее фикцию можно описать примерно так: «Я хочу принизить мать женскими средствами». В одном сновидении – то есть в предварительной попытке, в качестве пробного удара – эта направляющая линия находит более яркое выражение. Сновидение такое:

«Я лежу в горящей кровати. Вокруг меня все причитают и вопят. Я громко смеюсь».

Этому сновидению предшествовали разговоры и рассуждения на тему «свободной любви». Горящая кровать, как полагает пациентка, олицетворяет любовные утехи. Переведем это сообразно нашему пониманию сновидений: «Что было бы, если бы я предалась свободной любви? Тогда бы моя мать была опозорена, а я бы смеялась над ней, я бы превзошла ее».

Обратите внимание на понятие «гореть» в противоположность «воде» (моча, энурез)[238] – такое часто наблюдается в психической надстройке мочевыделительной функции – и на выраженную на этом «мочевом языке» метафору. Смех в этом сновидении равноценен плачу в предыдущем. То и другое показывает направленность агрессии, нацеленной на то, чтобы почувствовать власть над матерью. Этот случай также наглядно демонстрирует несостоятельность гипотезы расщепления личности. Ошибочным было бы и предположение о реальном сексуальном желании; разве что с целью принизить мать пациентка разыгрывала роль властного мужа – тогда бы это средство подошло.

Руководящая фикция равенства с мужчиной тем или иным образом выражается у всех девушек и женщин. Как показано в вышеописанном случае, это изменение ее формы обусловлено реальностью и маскирует мужской протест. Кроме того, при анализе невротических пациенток важно обнаружить тот момент в их душевной жизни, когда они протестуют против своего чувства женственности. Такой момент находят всегда, так как стремление к возвышению личностного чувства заставляет пациенток конструировать надежные направляющие линии, противоположные идее «женского». У нормальных девушек и женщин это в основном идеи эмансипации, воинственные черты, направленные против мужчины и его привилегий. В частности, стремление по возможности сократить дистанцию между полами выражается в одежде, манере держаться, обычаях, законах, мировоззрении. Во всех этих аспектах у невротиков поднимается мужской протест. В одежде отдается предпочтение ярким, но по-мужски простым вариантам моды, часто удлиненным фасонам и очень высокой обуви. Или же отвергаются все «женские» фасоны одежды. Особенно ожесточенная борьба ведется против корсетов, она направлена против «сковывания», но может служить и другим целям: нередко такая борьба инсценируется для того, чтобы уклониться от общества, или она направлена