Невротический характер - Альфред Адлер

галлюцинаторный искусный трюк подобен защите посредством невротического страха, поскольку совесть, чувство вины и страх в неврозе часто дополняют или замещают друг друга. Для психотерапевтов это знание имеет большое значение применительно к связи между мастурбацией и неврозом, из которой тоже вытекает защищающее значение чувства вины, выстроенного на факте онанизма. Если это чувство вины оказывается в «сцепке» с мастурбацией, с целью притормозить сексуальность, то затем то и другое – то есть вся эта «сцепка» – формирует операционный базис, на котором пациент развивает свои невротические готовности, чтобы противостоять принижению его личностного чувства. Как правило, то и другое – чаще всего с помощью предвосхищаемых «последствий», таких как импотенция, спинная сухотка, паралич, забывчивость, – используется как предлог, чтобы уклониться от принятия решений, а также усугубить страх перед сексуальным партнером. Подобные связи я не раз описывал и в этой, и в более ранних работах. Однако обычно чувство вины в неврозе – это попытка без больших усилий признать свой моральный долг. И тем самым намекнуть на свою власть и проницательность. В то же время при этом тормозится всякая деятельность в полезной сфере жизни.

Честность и добросовестность в неврозе отчетливо граничат с педантичностью. Поэтому неудивительно, что эти достоинства часто приобретают истинную ценность в силу созданной ими готовности принижать других, вступать с ними в конфликты, возвышаться над ними, заставлять их служить себе. Именно невротик, чье властолюбие следует схеме «хочу иметь всё», кто нередко хранит воспоминания о каких-то пороках, будет тщательно остерегаться выдать свою тайну, если она может принести ему поражение. Скорее, он будет мучительно, обычно также со страхом, стараться сохранить видимость – пугливо покраснеет, поднимая с пола свой бумажник, никогда не останется один в чужой комнате, чтобы в случае какой-нибудь пропажи его не заподозрили в воровстве. Точно так же я находил у пациентов, которым любая задача представлялась дополнительным ущемлением их личностного чувства, упорное желание всегда платить вперед, не оставаться никому ничего должным. Они предпочитали «ужасный конец» «ужасу без конца», но при этом испытывали чувство превосходства над получателями и неплательщиками и заполняли свое время ничтожными пустяками.

Подобным образом у многих невротиков обнаруживается фанатичное правдолюбие – вспомним прообраз этого, infant terrible[235]. Как правило, это акт мести слабого человека превосходящему по силе противнику. Вот предыстория одного больного кататонией, которого, по его рассказам, постоянно притесняла и унижала жена. Однажды ночью он разразился рыданиями и признался жене, что изменил ей со служанкой. Его мужской протест воспользовался искусным трюком – попыткой измены, чтобы привязать к ней открытое признание, то есть это была уже знакомая нам форма – невротическая «сцепка». Оказалось, что у его жены не только была более сильная воля, но и имелся денежный сундук. Сам же пациент не обладал таким престижем и вынужден был жить на ее доходы, что служило жене и ее родственникам поводом для многообразных оскорблений. Чтобы защититься от превосходства жены, не подпасть под ее влияние окончательно, он прибегнул – также в борьбе за мужское господство – к аранжировке психогенной импотенции. Жена, со своей стороны, воспользовалась этим и публично унизила мужа. Флирт со служанкой был началом его мести. Однако эта месть могла быть действенной только в том случае, если бы он мужественно признался в прелюбодеянии. И он ухватился за свою любовь к правде, которая уже и раньше нередко служила ему средством для выражения злости по разным поводам. То обстоятельство, что он плакал, признаваясь в своем проступке, соответствует его колебаниям при принятии решения, а с другой стороны, так ему легче было сообщить жене столь болезненное для нее известие.

Дальнейший ход событий показал, что все обернулось против мужского триумфа этого психического гермафродита: жена еще больше разозлилась, ушла из дому и пожаловалась своим родственникам, которые обрушились на него с самыми тяжелыми упреками. Тогда он впал в апатию под влиянием усилившейся предохранительной тенденции, теперь он хотел, чтобы этого бесцельного проступка никогда не было, так как тот не помог ему добиться мужского триумфа, и нашел решение проблемы в такой фикции: это было очистительное чудо, которое совершил с ним бог. Так он опять оказался на высоте, развернулась вовсю его фантазия о собственном предназначении, он состоял в непосредственной связи с богом, получал от него задания и приказы и из этого создал бредовую конструкцию, что он пророк на земле. Также и мастурбацию, которую он практиковал иногда, он называл чудом, чтобы таким образом избежать чувства приниженности. Среди всего прочего у него появились такие двигательные стереотипы: время от времени он резко выпрямлял корпус и вскидывал голову – это движение я истолковывал в случаях истерики как мужскую позу, ассоциированную с эрекцией.

«Говорить всем горькую правду!» В этих словах заключена суть подобных взглядов. Невротик использует правду, чтобы сделать другим больно. Приятную правду от нервозных пациентов никогда не услышишь без того, чтобы вскоре у них не наступила реакция, обычно обострение болезни. Любое побуждение любви, которое ощущается как женское, как подчинение, влечет за собой побуждение ненависти в обличье правды – «слово мужчины!». При шизофрении также можно обнаружить такую стадию, когда сомнение в собственной мужественности преодолевается благодаря искусным трюкам и напряжению руководящей фикции в мужском протесте, когда компенсирующая предохранительная тенденция заставляет воспринимать буквально и аранжировать некий руководящий символ (как если бы вы были учителем, кайзером, Спасителем и т. п.).

Другие черты – капризность, необщительность – тоже легко распознаются как позиции готовности, всегда пригодные для того, чтобы свести на нет чье-то превосходство, не дать другому проявить его волю. Нервозный человек – типичный чудак и нелюдим; отклонившись от своего великого идеала, он впадает в сильнейшую неуверенность; он всегда готов гипостазировать и обожествлять свои собственные направляющие линии и перечеркивать линии других людей.

Эти черты находят и более широкое применение. Невротик принимает свою строптивость, свои разрушительные нападки за доказательства того, что другие хотят навредить ему, и, защищаясь, возводит стену своих принципов, в границах которой может чувствовать себя как царь и бог. Здесь возникают такие тенденции, как страстное стремление к одиночеству, иногда даже – желание быть погребенным или такой образ – быть сокрытым во чреве матери, словно погребенным заживо (Г. Грюнер). Порой я подмечал, что со стремлением пациента уединиться, чтобы реализовать свою жажду господства, связана его склонность подолгу сидеть в клозете. Абсолютно в том же направлении – добиться господства – ведут невротика его чрезмерная уступчивость и «прилаживание», оцениваемое им как женское качество. При этом пациент всегда ожидает, что таким способом он сможет