Невротический характер - Альфред Адлер

половых различий, ярко показывает одно событие, которое осталось у него в памяти благодаря тому, что он, рассказав о нем тогда, стал посмешищем для всех присутствовавших. В общественном саду он видел, как одна девочка мочилась, и рассказал дома, что видел мальчика, который выпускал мочу из заднего прохода[172].

Этот ранний период был определяющим для формирования его отношения к семье и в дальнейшем к миру вообще. Он видел себя обделенным, и его чувство неполноценности никак не компенсировалось в семье. Страстное желание сделаться равным брату, отцу, всем, кто представлялся ему сильным, способным, энергичным, мощно нарастало, толкая его к все более частым конфликтам с родителями. Он стал скверным, необузданным ребенком, и добиться от родителей ласкового обращения теперь было еще труднее. Его прихоти безмерно возросли, он становился все более недоверчивым и вспыльчивым, стараясь оградить себя от любого принижения, даже когда уже подрос и мог быть более спокоен относительно своей половой роли. Но теперь из-за развития черт характера, которые обусловили также плохую успеваемость в школе, его положение в семье было столь неблагоприятным, что он, со своей утонченной сверхчувствительностью, действительно мог считать себя униженным. И уже не видел, как можно вернуться к норме. Но это ощущение приниженности он по-прежнему связывал с женской ролью, что стало понятно уже из первого его сновидения в период лечения. Сновидение он описал так: «Мне приснилось, что я вижу, как обезьяна кормит ребенка грудью».

Его брат часто обзывал его обезьяной из-за сильного оволосения, которое, впрочем, пациент с гордостью демонстрировал. Обезьяна, кормящая ребенка грудью, следовательно, самка, – это он сам. Это значит, что он видит себя, ощущает себя в женской роли, причем кормление грудью можно понимать как указание на гинекомастию[173], о которой пациент упомянул при толковании сновидения. Это можно считать доказанной женской линией для всех сновидений, в противовес которой оволосение следует толковать в направлении мужского протеста. Таким образом, пациент начинает лечение откровением, что он чувствует себя униженным, и в причудливом образе дает нам понять, что оценивает эту неполноценность как женскую.

Попутно хочу заметить, что сновидение часто избирает образы или способы выражения, пронизанные одновременно и женским, и мужским началом. В данном случае это обезьяна: кормление грудью – женское начало, оволосение – мужское. Подобные формы выражения, которые я считаю относящимися к психическому гермафродитизму, легко возникают благодаря тому, что: 1) они соответствуют инфантильной неспособности распознавания пола; 2) категория времени в сновидении при сильной абстракции полностью или почти полностью отсутствует, как и категория пространства в других случаях, поэтому две мысли, разделенные во времени или пространстве, складываются воедино; в нашем случае это: я воспринимаю себя как женщину и хочу стать мужчиной.

Настойчивость, с которой этот сон пациента указывает на его чувство неполноценности – так сказать, в ответ на начало лечения, – можно понимать как заявление врачу: моя болезнь происходит от моего чувства неполноценности! Моя болезнь (обмороки и профессиональная непригодность) – это защита от поражения в «пятом акте». Я бессилен и ни к чему не пригоден, как ребенок, и тоскую по любви – «обезьяньей любви»[174] – такой, какую вижу во сне. Добавим, что бессилен он из принципа: пациент хочет, чтобы его лелеяли, как ребенка, и приблизительно этого он и достигает своими припадками; а непригоден, потому что желает, чтобы его всегда снабжали едой, чтобы не забывали, что он должен быть обеспечен на всю жизнь лаской и – завещанием.

Его пугливость при неожиданных громких звуках – гиперакузия – была совершенно особым посредником в достижении его цели. Результат, к которому он стремился, – сверхкомпенсация чувства обделенности – состоял в том, чтобы обратить на себя всю любовь родителей, особенно матери, чего добиться было трудно. Он демонстрировал испуг при каждом удобном случае: когда слышал выстрелы, например на военных похоронах, или шипение и резкий свисток локомотива, или когда брат и его приятели внезапно нападали на него – и демонстрировал для того, чтобы растрогать материнское сердце. Ради этого вожделенного результата он фиксировался на гиперакузии, которая и до сих пор владеет им. Эта тенденциозная сверхчувствительность, встречающаяся также при истерии, позволяет нам понять, что неуверенность вынуждает пациента как можно дальше «протягивать щупальца» органов чувств, и точно так же он поступает с утрированными чертами характера. С другой стороны, пугливость подавляла его мужское самовосприятие и вызывала у него женские влечения. Поэтому в некоторых других обстоятельствах он пытался проявлять мужество и отвагу, что ему даже удавалось.

Вскрыть в анализе желание пациента завоевать материнскую любовь удалось не сразу и с трудом. Припадки у него происходили примерно с равными интервалами, и мать укладывала пациента в постель, но его целью было лишь обезопаситься от врачебного вмешательства. Теперь уже не так легко, как в начале лечения, можно было установить причины обморочных состояний. Прежде припадки всегда случались после переживаний, которые снижали личностное чувство; теперь же я был вынужден реконструировать такие переживания исходя из его внезапных идей и сновидений. Пациент, разумеется, делал из нужды добродетель, заявляя, что это позитивное изменение является результатом лечения, и надеясь таким образом завоевать мою симпатию: это завоевание давало ему, с его отвергнутой любовью, ощущение власти. Жажда получить ощущение власти даже выработала в нем общительность и приветливость в отношениях с чужими людьми.

Здесь кто-нибудь мог бы заметить, что при моем подходе «эдипов комплекс» выявился не ясно, не в таком чистом виде, как его описал, например, Фрейд. Я вынужден решительно возразить. Как раз этот случай подходит для того, чтобы наглядно и откровенно показать влечение к матери в сексуальной маскировке, и пациент без колебаний изображал свои, часто неприкрытые, «эдиповы сновидения» как доказательства сексуального желания. Подобных сновидений было много. Например, ему приснилось:

«У меня рандеву с дамой, и я веду ее в переулок». Дама – это его мать, как выяснилось из подробностей. «Переулок» указывает на проституцию. Но «рандеву» было составной частью дневного воспоминания и относилось к девушке, которая отказала ему в свидании и, следовательно, этим отказом уравнялась с матерью. На девушку он повлиять не мог и, таким образом, по его мнению, был лишен мужского ощущения власти, и вот он в протесте принизил до уличной девки мать, девушку, а с ними и вообще всех женщин, предпочитая, сообразно своему чувству неполноценности, общество проституток[175].

Столь же отчетливо обнаруживается «эдипов комплекс» в других сновидениях, где только включение в психическую констелляцию позволяет распознать сексуальный компонент как жаргон, как modus dicendi. Например, ему приснился такой сон: