Невротический характер - Альфред Адлер

принижая свое окружение. После бесчисленных напрасных попыток реализовать это стремление он преисполнился нерешительности и осторожности.

Его отец возлагал большие надежды на дар красноречия сына, обнаружившийся уже в детстве, и не был смущен небольшим заиканием мальчика, рассчитывая, что тот сделает юридическую карьеру. И вот ребенок получил возможность одновременно и задеть самое уязвимое место отца, и избавиться от нависших над ним ожиданий: он постоянно стал сильнее заикаться, это было невротическим выражением защиты против превосходства отца, а примером для этого послужил заикающийся домашний учитель. Впоследствии пациент нашел несметное количество применений этому симптому. Например, благодаря заиканию он всегда выигрывал время, чтобы понаблюдать за своим собеседником и обдумать его слова, мог отвергать требования семьи, вызвать сострадание у окружающих, а также преисполнился предубеждением, что от него ожидали не многого и эти ожидания он легко перекрыл. Интересно, что выраженное заикание ничуть не мешало его ухаживаниям за девушками, а даже, наоборот, помогало. Это кажется понятным с нашей точки зрения, согласно которой существует широко распространенный тип девушек, предпочитающих, чтобы их избранник был в чем-то ниже их: над таким человеком легче доминировать, так что они порой выбирают в чем-то неполноценного партнера в расчете на его вечную благодарность.

Наш пациент прекратил свои враждебные выпады против родителей, братьев с сестрами и прислуги, чтобы избежать социального отвержения, и выстроил новую направляющую линию, следуя которой он должен был прослыть добрым человеком. Это новое развитие происходило при ежевечерних сеансах самобичевания, во время которых он упрекал себя в порочности и аранжировал чувство вины. Он все больше понимал, что существует культурный окольный путь к возвышению личностного чувства.

Фактический отказ от прямолинейной агрессии привел и к тому, что он предавался честолюбивым стремлениям в мыслях и фантазиях, а также стал показывать хорошую успеваемость в школе, благодаря чему обошел большинство своих одноклассников. Возросшая склонность к сарказму и подстрекательству теперь была единственным видимым выражением прежней, часто яростной, агрессии, из-за которой он получил прозвище Пиявка. Важную роль в развитии невроза сыграла его воинственная позиция в отношении иудаизма, которая отразилась в одном навязчивом действии, когда ему было лет двенадцать. Зайдя в бассейн, он прикрыл руками гениталии и сразу же погрузил голову под воду, где и держал ее, пока не сосчитал до 49, так что вынырнул он обессиленный, тяжело и часто дыша. Анализ показал, что за этим стояла его фантазия о восстановлении равенства гениталий. В древнем иудейском законодательстве, которое он до этого поверхностно изучил, 49-й год имел особое значение: за ним наступал юбилейный год, когда все имущество «уравнивалось» – возвращалось исходным владельцам. Подобные внезапные идеи у пациента вкупе с тем, что он прятал свои гениталии, указали путь к толкованию. Теперь уже можно было заключить, что и заикание должно было компенсировать чужое превосходство – превосходство отца и других людей – за счет того, что заикание было для них помехой в общении с пациентом, часто весьма неприятной. Одновременно оно казалось ему и окружающим незаслуженной и необъяснимой преградой в его способности чего-то достичь.

Его скупость и бережливость работали в том же направлении – уничтожить превосходство других людей, обезопасить себя от унижения и дальнейшей обделенности из-за бедности, и он вынужден был сильно растягивать эти вторичные направляющие линии и по ним придавать форму и значение событиям своей жизни, чтобы возвысить свое личностное чувство, осуществить мужской протест. Лишь в тех случаях, когда открытое проявление этих черт характера могло нанести ущерб его самолюбию, он подавлял их и вытеснял в подсознание.

Было бы нелепо рассматривать медико-психологические вопросы с точки зрения морали и расценивать личности, подобные вышеописанному пациенту, как морально неполноценные. Тем, кто к этому склонен, напомню, что существуют чрезвычайно сильные компенсаторные, но весьма ценные черты характера. Впрочем, лучше привести здесь мудрое изречение Ларошфуко: «Я никогда не исследовал душу плохого человека, но однажды изучил душу хорошего человека – и был потрясен!»

В другом случае скупой характер проявлялся не только как вспомогательная конструкция для компенсации чувства обделенности, а прежде всего как искусный трюк, служащий предохранительной тенденции. Один 45-летний пациент, всю жизнь страдавший психогенной импотенцией и одержимый суицидными мыслями, выказывал особенно сильную склонность принижать других. Мы знаем эту черту характера по предыдущему случаю, где она служила, как и всегда, тому, чтобы упразднить чувство неполноценности. С этой тенденцией связаны закономерно возрастающие недоверчивость и зависть, которые, будучи невротическими психическими готовностями, призваны фальсифицировать подбор и оценку событий. При этом еще одна склонность – каким-либо способом причинять другим физическую или душевную боль – всегда будет осуществляться скрытым образом. Абстрактная отправная точка этого пациента – обеспечить себе доминирующее положение, «быть наверху», – по-видимому, оказалась под угрозой и принудила его к усилению фиктивных направляющих линий. В неврозе нашли применение воспоминания детства о том, как он однажды чуть было не стал жертвой гомосексуалиста. Пациент вырос единственным мальчиком среди сестер – ситуация, которая, судя по моему опыту, часто препятствует пониманию собственной половой роли, делает человека сверхчувствительным и подрывает его уверенность в себе. Важное значение имели его отношения с отцом, потому что они тоже вынуждали его к усиленной защите. Отец был человеком крутого нрава, эгоистичным, властным, и мальчику было трудно рядом с ним открыто проявлять себя. Из-за любовных авантюр отец несколько раз попадал в затруднительные ситуации, которые наш пациент в своем уже развитом неврозе использовал как напоминание. Он стал испытывать недоверие ко всем женщинам вообще. По отношению же к своим сестрам он всю жизнь был готов на любые жертвы, но сам воспринимал это чрезвычайно болезненно и преисполнился тенденциозной убежденности, что легко уступает женщинам. И в случае надобности утрировал эту мысль. Тогда он был готов к тому, чтобы отстраниться от женщины, отказать ей в своей преданности.

Из детства он вынес чувство неполноценности и придал ему некий сексуальный образ. Причину своего немужского поведения – ведь тот гомосексуалист хотел использовать его как девушку! – он искал и нашел в крипторхизме[134]. Пока он считал отца образцом для подражания, он демонстрировал обычные приготовления к тому, чтобы стать таким же. Тайно допивал за ним шнапс, пытался перетянуть на свою сторону мать и очень рано выбрал для себя профессию отца – такую, в которой мог удовлетворить также и свои садистские наклонности, пробужденные чувством неполноценности и стремлением к своему идеалу – образу отца. Наш пациент стал мясником. Свои жестокие наклонности он с удовольствием проявлял с девушками и женщинами: кусал их, бил и однажды даже принял участие в изнасиловании. Однако это событие, проявившее