Невротический характер - Альфред Адлер

Практическая часть

I. Скупость. – Недоверчивость. – Зависть. – Жестокость. – Унижающая критика невротика. – Невротическая апперцепция. – Старческие неврозы. – Изменения формы и интенсивности фикции. – Жаргон органов

Прежде всего я хотел бы поговорить о чертах характера, которые обнаруживаются с некоторой регулярностью у всех невротиков и выражаются в том, что пациент, обладающий большой алчностью, напрямую или окольным путем, сознательно или бессознательно, посредством рационального мышления и поведения или с помощью аранжировки симптомов, стремится к приумножению своего имущества, к увеличению власти и влияния, к принижению и умалению других людей. Чаще всего эти формы корыстолюбия и себялюбия обнаруживаются все вместе, и только при более внимательном рассмотрении можно распознать подавляющее преобладание окольных путей, пользуясь которыми невротик обманывает себя и окружающих. Обманывает он и науку. Он разыгрывает, например, бескорыстие, но в его припадках, неврозе – и в достигаемом благодаря последнему конечном эффекте – можно усмотреть повышенную алчность, о которой мы уже упоминали. Таким образом он производит впечатление двойственной личности, человека, страдающего расщеплением сознания, и при том, что фиктивная конечная цель заставляет его сильнее, чем здорового человека, втайне придерживаться схемы скупости, зависти, властолюбия, злобы, неуступчивости, тщеславия, в открытую он может – хотя бы из желания нравиться – разыгрывать из себя благодетеля и покровителя, миротворца и чуть ли не святого. Довольно часто такая игра оборачивается бедой, как, например, фанатичное правдолюбие Грегерса Верле в «Дикой утке» Ибсена. Страсть невротика «иметь всё» невозможно насытить, его жажду «быть первым» невозможно преувеличить, даже если лежащие на поверхности черты характера вроде бы противоречат этому образу. На самом деле пациентом движет самая недвусмысленная потребность в исключительной власти, а поскольку его личностное чувство считает многие средства недостойными, да к тому же власть других людей могла бы помешать его триумфу, он закрывает глаза на неприглядные черты своего характера, скрывая их от себя и от других, и, отлично понимая враждебные побуждения и их «непопулярность», он внешне, в своих «сознательных побуждениях», руководствуется идеалом добродетели, причем обе эти линии не мешают друг другу. И все же его усиленный инстинкт агрессии выдает себя – в сновидениях, в неконтролируемых поступках, в позе, мимике и жестах, а также в том психическом событии, выражение которого и есть невроз. Всегда находится кто-нибудь из окружающих, кто видит конкретную скверную черту характера, не понимая, однако, всей серьезности ситуации.

Что касается наследования подобных черт характера, а также их антагонистической расстановки, то, как правило, оказывается, что они приобретены по образу отца, матери или замещающих их лиц как вторичные направляющие линии и вовсе не являются врожденными. Невротическая психика находит их в самой себе или берет материал из человеческого общества, где во многих случаях бытуют двойная игра и расщепление сознания. Но психический трюк невроза заключается в том, чтобы скрыть или изменить враждебные агрессивные черты, зачастую непригодные для достижения фиктивной цели – возвышения личности, и добиваться той же цели, и даже еще интенсивнее, окольными путями, часто с помощью противоположной «настройки» характера или невротических симптомов. Легко убедиться, что преувеличенная щедрость таких пациентов повинуется все той же цели «воли к власти», к которой они пытаются приблизиться и за счет повышения инстинкта агрессии, алчности, бережливости, изображая из себя дающего, при том, что их единственное желание – брать.

Один мой пациент, пришедший лечиться от заикания и депрессивных состояний, слыл в своем окружении очень щедрым человеком. Как-то он сделал большое добровольное пожертвование одному институту и, рассказывая мне об этом, как бы случайно заметил, что сегодня он особенно подавлен. Причем его заикание усилилось. Обострение невроза оказалось следствием проявленной им щедрости, из-за которой он теперь чувствует себя обделенным. Можно было с большой вероятностью ожидать, что его истинный характер проявится в дальнейших его действиях, мыслях и сновидениях, параллельно с проступившими невротическими симптомами, потому что он слишком отдалился от своей цели – приумножения имущества. Теперь он вынужден был что-то сделать, чтобы вернуться на исходные позиции. «Было уже далеко за полдень, – рассказал он далее, – я был очень голоден, к тому же меня ждал друг в ресторане, где мы собирались вместе пообедать. А я почему-то пошел пешком, хотя идти было довольно далеко. Мой друг еще ждал. После еды мне стало немного лучше». Это означает, что он тут же начал вновь экономить и пошел пешком, несмотря на голод, депрессию и назначенную встречу. Вдобавок он заставил друга ждать: таким скрытым способом многие невротики проявляют свое властолюбие. В дальнейшей своей практике я видел много пациентов, у которых голод вызывал головные боли, дрожь, депрессию и чувство ненависти. Возможно, кое-какие из этих проявлений органически обусловлены, прочие же симптомы есть не что иное, как протест против снижения личностного чувства по причине голода, что в конце концов может даже привести к делирию[132].

Первые высказывания, действия, сообщения пациента в кабинете врача часто содержат самую суть механизма болезни и формирования характера. Это происходит потому, что пациент еще не включил готовность осторожности по отношению к врачу. Так вышеупомянутый пациент, представляясь мне, рассказал (хотя я его об этом не спрашивал), что его отец небогат и он не сможет много платить за лечение. Через некоторое время пациент в процессе лечения вынужден был признаться, что обманул меня с целью уменьшить сумму гонорара. Во многих других отношениях он тоже выказывал скупость. Однако в то же время пытался обмануть насчет этого и себя, и, особенно, других. Обе эти черты были присущи и его отцу, и тот с особым рвением прививал нашему пациенту бережливость. Последний часто слышал: «Деньги – это власть, за деньги можно приобрести всё!» Таким образом, трудно ошибиться, предположив, что наш пациент, уже в детстве очень честолюбивый и амбициозный, к тому же второй ребенок в семье, оказываясь позднее в небезопасной ситуации и не видя возможности прямым путем соответствовать отцовским меркам, под давлением своего честолюбия прибегал к искусному трюку: держась за свой детский дефект – заикание, – он убеждал отца в его бессилии, в том, что тот допустил промахи в воспитании сына. Своим заиканием пациент портил отцу всю игру, потому что не мог быть первым, не мог превзойти его. Одновременно он хотел освободиться от необходимости испытывать Бога, которого хранил в своей душе. Также и в других случаях заикания, с которыми я сталкивался, этот симптом был выражением нерешительности