Невротический характер - Альфред Адлер

более тонкая чувствительность, и их возбуждение порой доставляет сладострастные ощущения. Это явление я описал в «Учении о неполноценности органов»[126] и объяснил его компенсаторными механизмами, которые активизировались у наших предков в борьбе за выживание в случае угрозы соответствующему органу или его части. Эти компенсаторные, теперь более «ценные» части неполноценного органа – неполноценного после его повреждения у далеких предков, – являются в некотором смысле защитными устройствами, хотя эти последние часто не оправдываются на деле. А поскольку их техника стала другой и уже не совсем соответствует таковой у более или менее нормальных органов, то и психические проявления, связанные с этим органом, выбиваются из нормы и бросаются в глаза. Речь идет о все той же, хотя и более мелкой, вариации на основе неполноценности, которую я привлекал в биологии для объяснения вариативности, усовершенствования и вырождения органов[127].

Так сформировался, например, в системе пищеварения орган вкуса – как защитный аппарат, но также и устройство для получения удовольствия, которое отныне должно гарантировать «бесперебойность» питания и правильный выбор пищевых продуктов. Эта вариация относительно ряда предков обусловлена «тенденциями к компенсации», которые включаются уже в зародышевом веществе. Зародышевой плазмой[128] правит конъюнктура (в более широком смысле – среда), то есть быстрая единообразная реакция «неполноценность + компенсаторная защита» объясняется изменением жизненных условий в самом широком смысле, что означает: все организмы одного вида варьируют при одних и тех же изменениях образа жизни в одном и том же направлении. В человеческой общности – больше, чем в царстве животных и растений, – воздействия на отдельных индивидов количественно и качественно различаются, так что неполноценности органов у них и компенсаторные механизмы дифференцируются очень широко. И эти вариации еще больше бросались бы в глаза[129], если бы человеческая психика, будучи главным предохранительным органом, не была бы столь сильно вовлечена в этот круг корреляций и компенсаций. У человека самые значительные предохранительные тенденции проявляются уже не как варианты органов, а в первую очередь как психические особенности. Но все же вполне очевидная связь просматривается, и мы можем, исходя из вариантов органов, стигм и признаков их дегенерации, сделать вывод об усилении компенсаторных устройств мозга и распространенности предохранительных тенденций в психике. Суть и тенденция всех этих психических процессов – в бесчисленных попытках создать и подготовить бо́льшую полноценность, так что нельзя не видеть, что душа, дух, рассудок, разум являются для нас абстракциями тех направлений, в которых человек должен действовать, чтобы выбраться из сферы физических чувств, расширить свои границы и тем самым овладеть какой-то частью мира и обезопасить себя от надвигающихся опасностей. Недостаточность самостийно функционирующих органов, волшебным образом восполняемая на безопасных путях познания, понимания, предвидения!

То, что человеку дает знание, у животных отчасти обеспечивается тонко работающими инстинктами. Тонкий нюх собаки для человека становится излишним или второстепенным; вкусовой аппарат позволяет рогатому скоту избегать ядовитых растений, а человека предохраняют от этого его глаза. Но всегда существовала и будет существовать все та же тенденция – облегчить борьбу за сохранение своей жизни при помощи тонко градуированных, варьируемых органов, так же как и тонких ухищрений психики.

Итак, мы имеем полное право рассматривать более чувствительные периферийные аппараты, их особенную физиогномику и мимику как признаки поражения какого-то органа, как предательские следы его унаследованной неполноценности. Это касается также формирования особой вкусовой чувствительности у человека, большей чувствительности к раздражителям слизистой оболочки губ и ротовой полости, а часто к ним присоединяется и большая реактивная способность нёба, глотки, а также желудка и пищеварительного тракта. Физиогномически такой образ «неполноценного рта» представлен в форме более подвижных, более тонких, часто увеличенных губ, в легких деформациях губ, языка (lingua scrotalis[130]), нёба; нередко наблюдаются признаки дегенерации в этих частях тела – увеличенные миндалины или статус лимфатикус в целом. Правда, иногда, несмотря на однозначную неполноценность, компенсаторная тенденция более высокого уровня не включается, и тогда отсутствует даже гиперестезия. Довольно часто имеются аномалии рефлексов, например повышенный или, наоборот, пониженный глоточный рефлекс. При детских дефектах можно наблюдать более интенсивное «задействование рта» – прикосновение ко рту, сосание большого пальца, склонность тянуть в рот все подряд, рвота. Причем общее развитие, как правило, не страдает, если ему не препятствуют одновременные неполноценности и других органов.

Но все, чем с колыбели сопровождается неполноценность пищеварительного тракта – неприятные ощущения, лишения, боли, потакание всем прихотям со стороны родителей, – пробуждает в конституционально предрасположенном ребенке чувство неполноценности, обделенности и незащищенности и толкает его к тому, чтобы использовать различные трюки. Очень рано выстроенный усиленный личностный идеал заключает в себе также фиктивные цели удовлетворения такого изобилия потребностей, с каким действительность никогда не сможет справиться. Внимание таких детей направлено на все проблемы питания и их сублимации (Ницше) по типу навязчивой идеи. Лишение лакомств вызывает у них совершенно иные аффекты и действия, чем можно было бы ожидать. Их интерес всегда на кухне, их игры и инфантильные мысли о выборе профессии проистекают из фантазий на тему добывания пищи, и они мечтают стать поваром или кондитером. Значение денег как фактора власти открывается им очень рано и в чудовищной степени, равно как и смысл скупости и бережливости. Часто наблюдаются стереотипии и педантичность при еде, следование определенным принципам, например, съесть что-то самое вкусное сначала или, наоборот, напоследок; нетерпеливые предпочитают первый вариант, более осторожные и бережливые – второй. Идиосинкразия к пище, отказ от еды, поспешное проглатывание или неспособность проглотить часто закрепляются как жесты упрямства и показывают, как проблемы с питанием можно использовать для агрессии против родителей.

Кроме органических заболеваний неполноценного пищеварительного тракта в более позднем возрасте (среди которых я могу назвать язву желудка, аппендицит, карциному, диабет, болезни печени и желчных путей), в неврозе обнаруживается большее участие, резонанс и более частое использование функциональных нарушений в пищеварительной системе. Очень тесная, «интимная» связь между желудочно-кишечным трактом и психикой отражается во многих невротических и психотических симптомах. Думаю, я проследил один специфический трюк подобного рода, хотя не могу пока оформить это наблюдение в стройную концепцию. Некоторые невротические симптомы, такие как эритрофобия[131], невротические запор и колика, астма, а также, вероятно, головокружение, рвота, головная боль, мигрень, состоят в еще не совсем понятной мне связи с произвольной, но бессознательной согласованностью сокращения ануса (по определению разных авторов, «судорога» или «спазм сигмовидной кишки») и напряжения брюшного пресса, которые происходят при доминировании усиленной фикции. По-видимому, стрессовое покраснение лица и истерический обморок могут возникать в результате одновременного смыкания голосовой щели и напряжения брюшного пресса.

У