Личность и патология деятельности - Блюма Вульфовна Зейгарник

Особенности восприятия подобных больных резко выступили при предъявлении сюжетных картин; в этих случаях, как об этом писал еще в 1957 г. Брунер, выступает поиск «смысловых центров», создаются гипотезы, проводится коррекция неадекватных гипотез и т. д.

При таких усложненных условиях нарушение перцептивной деятельности больных выступает особенно сильно. Так, при предъявлении картины Ярошенко «Узник» больной говорит, «что это служащий человек у себя в квартире» несмотря на то, что все детали картины (решетка на окне, голая койка, одежда узника) указывают на неадекватность его суждений. Точно так же картину «Каток» (человек проваливается в прорубь, люди бегут его спасать) больной интерпретирует: «Война – сдается в плен – руки поднял вверх; или прогулка». При просьбе экспериментатора «подумать» больной правильно описывает картины.

Таким образом, нарушенная перцептивная деятельность больных с «лобным синдромом» отличается от зрительных агнозий, в основе которых лежат зрительно-пространственные нарушения. Описанные нарушения перцептивной деятельности являются «частным» проявлением их более общего нарушения – нарушения смыслообразования, нарушения мотивационной сферы больных. Структура перцептивной деятельности оказывается нарушенной, потому что изменен личностный фактор, который входит в строение этой формы деятельности.

Можно было ожидать, что этот измененный личностный фактор восприятия должен сыграть особую роль при предъявлении материала с высоким уровнем неопределенности. При необходимости снятия этой неопределенности особенно должна выступить активная перцептивная деятельность: поиски гипотез, выбор их, сличение и т. п.

Данные исследования нашей аспирантки Е.Т. Ойзерман показали, что снятие этой неопределенности, выдвижение гипотез, т. е. строение перцептивных действий больных, зависело от их личностной направленности. Для этой цели Е.Т. Ойзерман исследовала группу больных разных нозологий, у которых по историям болезни можно было установить те или иные нарушения личности. Методическим приемом служило включение процесса восприятия в разномотивированные деятельности. В эксперименте предлагались картинки различной степени сюжетной неопределенности. Испытуемым нужно было определить, что изображено на картинках, но в одном случае эта цель затушевывалась «глухой» инструкцией, в другом сообщалось, что исследуются воображение или умственные способности (интеллектуальная инструкция) Исследованию подвергались здоровые люди, больные шизофренией и эпилепсией. Оказалось, что в норме деятельность восприятия строилась различно в зависимости от мотивации задания. Это соответствует и данным И.Т. Бжалава. «Как будет протекать этот процесс (восприятие – Б.3.), зависит не от самого раздражителя, а от состояния индивида, заинтересованного в том, чтобы направить течение восприятия в свою пользу» [3].

Анализ результатов исследования здоровых испытуемых позволил сделать Е.Т. Ойзерман следующие выводы.

1. Большинство испытуемых при описании карточек-картинок строит гипотезы.

2. Количество выдвигаемых гипотез зависит от степени неопределенности изображения: увеличение степени неопределенности влечет за собой увеличение количества гипотез.

3. Зависимость между степенью неопределенности и количеством гипотез динамична, а именно увеличение неопределенности ведет к уменьшению количества гипотез.

4. Гипотезы носят в основном содержательный характер, связаны с процессом смыслообразования. Чрезмерная неопределенность служит преградой к смыслообразованию.

Вместе с тем инструкция, в которой говорилось, что исследуются интеллектуальные способности больного, вызывала активный процесс выдвижения гипотез; увеличивалось не только количество, но испытуемые контролировали свои гипотезы, выявляли свое отношение к ним, пытаясь доказать правильность своих гипотез; иными словами, у них выступал анализ элементов изображений.

Совершенно другие данные были получены Е.Т. Ойзерман у больных шизофренией. В большинстве своем задание не выступило как своего рода экспертиза их способностей; характер их деятельности не изменялся. Их ответы формулировались крайне скупо, в основном они обозначали предмет или констатацию какой-то ситуации. Их перцептивные действия не представляли собой активного поиска информативных элементов изображения, не отражали эмоциональности изображенного материала. Эти особенности связаны, очевидно, с нарушением смыслообразующей функции мотивов; это подтверждают и данные историй болезни. Характеризуя психическое состояние больных, врачи отмечали вялость, незаинтересованность, отсутствие эмоциональных реакций по отношению к близким людям, родным.

Поэтому с помощью второй инструкции не удалось сформировать у данных больных определенного отношения к заданию; изменение инструкции не приводило к образованию новых личностных смыслов.

С помощью этой же методики была исследована группа больных с нарушением лобных долей мозга. Изменение инструкции не меняло характера их перцептивных действий, их ответы носили фрагментарный характер, гипотезы больных были часто неадекватны содержанию картинок. Нецеленаправленность больных, которая была общим «радикалом» их деятельности, проявлялась и в восприятии.

С приведенными данными перекликаются и результаты исследования Н.К. Киященко, приведенные нами в главе II (1965). Н.К. Киященко предлагала для описания картины с неопределенным сюжетом (вариант ТАТ) и с инструкцией описать, что нарисовано. Она отмечает, что у больных простой формой шизофрении в отличие от здоровых людей «часто отсутствует направленность на интерпретационное содержание картинки» [19]. Ответы больных обнаруживали либо формальную констатацию фрагментов картинки, либо скудные описания действий персонажей: «разговор двух людей», «двое мужчин» и т. п. В работе Н.К. Киященко приводятся описания тех же картин больными эпилепсией, которые отмечались вязкостью эмоций, гипертрофированным оценочным отношением. По поводу любого явления жизни ответы больных эпилепсией изобиловали деталями. Поиски информативных элементов изображений были у них доведены до гротескности. Детали лица, мимика изображенных персонажей не ускользали от их внимания: при этом они давали им эмоционально-оценочные характеристики.

Все приведенные данные свидетельствуют о том, что личностный фактор участвует в деятельности восприятия.

§ 3. Роль личностного фактора в мышлении

Само положение, что мышление нельзя оторвать от потребностей, мотивов, эмоций, признавалось многими авторами. В зависимости от теоретических положений исследователей эта проблема решалась по-разному; одни, как Э. Блейлер (1912), противопоставляли аутистическое мышление реальному, другие, как Т. Рибо (1906), говорили, что существует вообще особая «логика чувств», которая противостоит обычной логике. Связь мышления с аффектами выступала в виде сосуществования особых форм мышления, одного – аффективного, другого – логического. Признавалось наличие двух сфер – мышления и чувств, которые были связаны друг с другом, но все же выступали как отдельные сферы.

Подход к мышлению в советской психологии иной. Само строение мыслительной деятельности включает в себя личностный фактор. Конкретно это означает, что при анализе мышления следует исходить из этого положения. Л.С. Выготский говорит по этому поводу: «Мысль – не последняя инстанция. Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наши влечения и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее „почему“ в анализе мышления».

С. Л. Рубинштейн писал, что вопрос об истоках мышления является вопросом о его мотивах. При построении своей теории поэтапного формирования умственных действий П.Я. Гальперин тоже указывает на необходимость прежде всего формирования мотива к действию (1966).

За последние годы наметился новый подход к