Невротический характер - Альфред Адлер

Доказательства того, что черты характера, равно как и аффективные готовности обслуживают руководящую фикцию, представлены в данной книге в самом широком объеме. Ведущая круто вверх направляющая линия невротика форсирует использование как раз таких особенных средств и жизненных форм, которые и описываются весьма расплывчатым понятием «невротический симптом». Мы найдем среди них предохранительные устройства на отдаленных местах, приводящие в движение невротическую систему отношений, блокировочные устройства и «бои прикрытия», обеспечивающие победу главного импульса – воли к власти, а также вновь – часто малопонятные – обходные пути, сравнимые с тайными тропами, не позволяющие потерять направляющую линию, если прямолинейный путь к мужскому триумфу представляется невозможным. Часто наблюдается чередование невротических проявлений, похожих на отбор проб, предваряющих более тяжелый симптом, который будет гарантировать созвучие с руководящей идеей. Эти проявления и их психогенез я тоже предполагаю представить в настоящей работе достаточно широко со всеми их взаимосвязями. Все эти феномены основаны на давно проработанных и подготовленных способностях, сверхценность которых подкрепляется невротической апперцепцией и обосновывается их пригодностью для борьбы за идеальное личностное чувство. Сами эти приготовления имеют место в начале невроза, сопровождают построение личностной идеи и подгоняются под нее. Яснее всего они видны в сохраненных воспоминаниях детства, в часто возвращающихся сновидениях, в мимике и внешнем облике, в играх детей и их фантазиях о будущей профессии и о будущем вообще.

Суть высоко вознесенной руководящей идеи заключается в том, что она отчуждает своих носителей, невротиков, от действительности. Нередко это состояние проявляется в «чувстве чуждости», которое, однако, опять же переоценивается и тенденциозно применяется, чтобы в небезопасной ситуации можно было осторожно отступить. Казалось бы, в противоречие этому «Назад!», иногда в какой-то ситуации возникает неоправданное чувство, что она уже случалась раньше, чувство «дежавю», часто для того, чтобы предостеречь или поощрить к чему-то в якобы аналогичных обстоятельствах[102]. У невротических школьников я порой наблюдал, как они, под влиянием чувства своего предназначения, вызывались отвечать на совершенно неизвестный им вопрос и терпели полную неудачу.

Подобные переживания заставляют невротика воспринимать это временами возникающее чувство «знания ситуации» как крайне подозрительное, как будто оно имеет долгое «кислое» послевкусие. Сохранение себя посредством преувеличенной личностной идеи и застревание на ней обусловливают ощущение или даже реальный факт некоторой отчужденности от мира, которая, правда, обычно тенденциозно преувеличивается. Боязнь всего нового, малоподвижность, неловкость, застенчивость и замкнутость сопровождают невротика, отторгающего действительность и общество, и всегда демонстрируют его стремление истолковать реальность на свой лад, переделать, переконструировать ее, воспринимать ее как враждебную и ничтожную, одновременно обнаруживая недостаток у него социального чувства. Этот недостаток тоже требует компенсации и в более или менее легких случаях находит ее в контрфикции, которая в абстрактной, чаще всего в навязчивой форме старается переоценить значение реальности, чтобы из преувеличенной боязни ошибок и поражения создать готовности на все случаи жизни. Колебание между идеалом и действительностью утрированно выражается в невротической психике, причем скептицизм, как парадигма некоего тормозного устройства, подготавливает невротика к поиску «единственной истины», его конечной цели. Либо он педантично держится за внешние формы, как за фетиш, и переоценивает их, как будто они являются гарантией его безопасности. Думаю, следующий отрывок из писем Ф. Хеббеля[103] указывает на эту черту[104]:

«Никогда не следует недооценивать внешние формы, над которыми столь легкомысленно подсмеиваются в юности, ведь в этом беспорядочном, неугомонном, неспокойном мире они – единственное, что помогает нам отличать одно от другого».

Как в малом, так и в большом всегда проявляется страстное желание обрести безопасность, и человек всегда ищет ее по аналогии, используя абстрактные, принципиальные способы.

При непредвзятом анализе многочисленность данных о сексуальных направляющих линиях и в еще большей степени – их актуальность в неврозе объясняются следующими причинами:

1) они подходят для выражения мужского протеста;

2) пациенты вольны воспринимать их как реальные;

3) благодаря им невротик может, следуя естественному ходу вещей, уклоняться от любви, «не подчиняться» ей и этим скрытно подрывать устои общества. Для этих целей он использует сексуальную подоплеку.

Сексуальная фиктивная направляющая линия пригодна для сохранения личностного чувства, так как значение ее абстрактно, она обладает галлюцинаторной возбудимостью, легко конкретизируется и допускает антиципации.

Таким образом, галлюцинаторная способность нервнобольных – это особый случай предохранительного механизма. Так же как мышление и язык, она пользуется примитивными воспоминаниями, редуцированными до динамического минимума, к которым подводит предохранительная тенденция с ее абстрагирующей силой. Ее функция и задача – просчитать по аналогии путь к вершине, исходя из простого, как у ребенка, опыта, подчеркивая испытанное пренебрежение или привлекая утешительное воспоминание о пережитом страдании. Галлюцинаторная сила представляет собой сформированную готовность напряженной предохранительной тенденции и заимствует материал из надежного запаса невротически направленной памяти, как это делает функция мышления и «думания наперед». То, что называют регрессией в неврозе, сновидениях и галлюцинациях, есть повседневный процесс мышления, обращающегося к опыту, и касается она только материала, но никак не объясняет динамику сновидения или галлюцинации. Психическая динамика галлюцинации[105] состоит скорее в том, что в ситуации неопределенности с властью пациент ищет линию направления и с помощью абстракции, по аналогии, оценивая опыт, посредством антиципации и фиктивного представления, приближенного к чувственному восприятию, гипостазирует ее. Последняя способность, как самое действенное средство выражения, может восприниматься через контрфикцию, склоняющуюся к реальности, а также в сознательном противопоставлении действительности через сновидение и фантазию, или же предохранительная тенденция разрушает контрфикцию и заставляет воспринимать галлюцинации как реальные – например, так бывает при шизофрении.

Йодль[106] определяет культуру как «повышенное при определенных обстоятельствах и особенной интенсивности стремление человека обезопасить свою личность и жизнь как от враждебных сил природы, так и от враждебности других людей, в возрастающей степени удовлетворять свои потребности, как реальные, так и идеальные, и беспрепятственно раскрывать свою сущность». Невротик гораздо жестче придерживается этой направляющей линии, но в случае необходимости может еще более схематично и принципиально следовать или направляющей линии, ведущей в трансцендентальность, или контрфикции, склоняющейся к культуре, – последнее есть невротический обходной путь: невротик, как мученик, вроде бы полностью подчиняется «враждебности других людей», но тем самым одерживает над ними триумф, примерно так, как это понимал Толстой[107]. Мазохист тоже чувствует себя диктатором, когда навязывает другому свои желания.

Развитие этого стремления – беспрепятственно раскрыть свою сущность, достичь ее кульминации (что нервнобольной мог бы назвать своей культурой) – вновь возвращает