Невротический характер - Альфред Адлер

этих детских фантазий никогда не являются патогенными, как, скажем, психическая травма, а начинают действовать лишь тогда, когда возникает невроз, когда чувство сильного умаления личностного чувства приводит к мужскому протесту и тем самым к более тесному смыканию с давно образовавшимися компенсаторными направляющими линиями, которые можно обнаружить уже в этом воспоминании. Лишь тогда подходящие образы воспоминаний извлекаются из давнего прошлого и становятся значимыми из-за их применимости для того, чтобы отчасти делать возможным, а отчасти интерпретировать невротическое поведение.

Сюда относятся прежде всего готовности к боли, страху и аффекту, в основе которых лежат такого рода воспоминания и которые могут исполняться галлюцинаторно и уподобляться как оптическим, так и акустическим галлюцинациям. Понятно, что чаще всего это будут типичные воспоминания, по возможности родственные направляющей линии, приблизившиеся к ней, потому что для придерживающегося этой линии невротика они представляют или активируют малые или большие обходные пути, которые он должен выбрать, чтобы вознести свое личностное чувство[95]. Невротическая психика характеризуется лишь более сильным прикреплением к направляющей линии, более сильным вчувствованием в нее. А противоречия с реальностью, произрастающие из этого конфликты и необходимость добиться социальной значимости и власти способствуют появлению симптомов. Еще отчетливее это становится видно в психозе, где направляющая линия проступает очень резко и где только, так сказать, ради доказательства собственной неспособности к чему бы то ни было предпринимается переистолкование действительности и происходят демонстрации. В обоих случаях больной ведет себя так, как будто всегда имеет перед глазами конечную цель. В случае невроза он преувеличивает и пытается преодолеть реальные препятствия, мешающие возвышению его личностного чувства, либо обходит их под каким-нибудь предлогом. Психотик же, накрепко привязанный к своей идее (идее фикс), пытается изменить действительность или не замечать ее в угоду своей ирреальной точке зрения. Фрейд, почитаемый во многом за раскрытие символики в неврозе и психозе, обращал внимание на обилие таких символов. К сожалению, он ограничился лишь вскрытием имеющейся в них или возможной сексуальной формулы либо измыслил ее, но не проследил более важное ее разрешение в динамическое событие мужского протеста, в страстное устремление «наверх». Для него смысл невроза исчерпывался превращением либидинозных влечений, тогда как на самом деле за этой символикой следует искать видимость повышения личностного чувства или навязчивое желание повысить его.

Мы описали руководящий личностный идеал как фикцию, отвергнув тем самым его реальную значимость, но все-таки вынуждены признать, что он, пусть и нереальный, тем не менее имеет огромное значение для жизни и психического развития. Это кажущееся противоречие с блеском разрешил Файхингер в своем произведении «Философия „как если бы“» и признал, что фикция хотя и противоречит реальности, однако она необходима для развития науки. В психологии неврозов я указывал на эту странную взаимосвязь, нашел существенное подтверждение ей у Файхингера и укрепился в своих взглядах. Теперь я могу еще кое-что сказать о фикции личностного чувства, что прольет свет на ее сущность и значение, а также на форму ее проявления в психике. Прежде всего она есть абстракция и сама по себе уже может считаться признаком антиципации[96]. Она, так сказать, маршальский жезл в ранце маленького солдата[97] и, таким образом, как бы предварительный взнос, которого требует примитивное чувство безопасности. Фикция образуется при одновременном мысленном устранении разрушительных неполноценностей и препятствующих реалий, как это происходит каждый раз, когда психика, будучи в бедственном положении, ищет выход и безопасность. Мучительно ощущаемая неуверенность редуцируется до самой малой своей степени и превращается в свою полную противоположность, в свою антитезу, которая, опять же будучи фиктивной целью, становится ориентиром для всех желаний, фантазий и устремлений. Потом эта цель для наглядности должна быть конкретизирована. Реальные лишения, скажем ограничения в питании в детстве, ощущаются как абстрактное «ничего», как нехватка, в противовес которой ребенок хочет добиться «всего», изобилия, пока не приблизит мысленно эту цель в лице отца, в образе сказочного богача, облеченного властью монарха. Чем интенсивнее и дольше ощущалась эта нехватка, тем сильнее становится фиктивный абстрактный идеал и тем выше он помещается, и исходя из него начинается формирование и расстановка имеющихся психических сил на предварительные позиции для оформления готовностей и черт характера. А затем личность несет в себе требуемые ее фиктивной целью черты характера; так характерная маска античного актера должна была соответствовать финалу трагедии.

Если мальчик сомневается в собственной мужественности – потому что любой конституционально неполноценный ребенок чувствует свое сродство с девочкой, – то он выбирает себе такую цель, которая обещает ему власть над всеми женщинами (а обычно и над всеми мужчинами). Этим уже очень рано определяется его отношение к женщинам. Он всегда будет склонен реализовывать свое превосходство над женщиной, недооценивать и принижать женский пол, он постарается, образно говоря, наложить руку на мать, что часто проявляется у невротически предрасположенного ребенка в каком-то физическом или психическом жесте; он будет в игровой форме имитировать мать, чтобы по контрасту с этим вчувствоваться в мужскую роль. Это уже невротическая черта, когда эти детские установки застывают, когда становится явным педантичное, принципиальное поведение и когда раздраженное властолюбие ребенка ищет похожего отклика, такой же защищенности для своего личностного чувства, какие он находил у матери. Именно к этой невротической ригидности неуверенного человека относится известное высказывание Ницше: «Каждый носит в себе образ женщины, воспринятый от матери; этим определяется, будет ли человек почитать женщин вообще, или презирать их, или в общем относиться к ним равнодушно». И нужно признать, что к этому типу принадлежит большинство людей. Среди них много таких, кто даже был отвергнут своей матерью и с тех пор опасается такого же унижения со стороны любой женщины и требует чрезмерной преданности. То, что Фрейд называет «комплексом инцеста», есть искусственный продукт. Появление реальных инцестуозных влечений связано с невротическим социальным страхом, они представляют собой последнюю попытку «подорвать» человеческое общество, которое ради себя самого объявило инцест вне закона, так же как и мастурбацию.

В жизни и развитии человека нет ничего, что вводилось бы в действие с такой же скрытностью, как сооружение личностного идеала. И самая главная причина этой скрытности заключается в воинственном, чтобы не сказать злонамеренном, характере данной фикции. Она возникла при беспрестанном соизмерении и взвешивании преимуществ других людей и поэтому, в соответствии с принципом противоположности, лежащим в ее основе, вынуждена иметь своей целью дискредитацию других. Психологический анализ нервнобольных всегда вскрывает присутствие тенденции к обесцениванию, направленной суммарно против всех. Воинственные наклонности[98] регулярно проявляются в корыстолюбии, зависти, страстном желании превосходства.

Но фикцию торжества над другими можно использовать и