Невротический характер - Альфред Адлер

Также и возникающие при случае инцестуозные влечения, которым Фрейд приписывает столь важное значение для развития неврозов и психозов, в нейропсихологии оказываются на поверку целесообразными вторичными конструкциями и символами, созданными пациентом или психоаналитиком, история же детства предоставляет для этого чаще всего вполне безобидный предварительный материал. Например, анализ установленного «эдипова комплекса» показывает, что он представляет образное, чаще всего облаченное в сексуальные одежды осознание мужской силы, превосходство над отцом и матерью, но одновременно это повод для демонстрации: будто бы мать – единственная женщина, которую можно подчинить, на которую можно рассчитывать, или будто бы сексуальное вожделение (уже в детстве!) безгранично, следовательно, оно представляет угрозу и может быть удовлетворено только в борьбе с кем-то (или чем-то) более сильным (отец, смертельная опасность).

Как видно из этого толкования, рассмотрение сексуального невроза все снова и снова приводит нас к руководящей фикции, которая представляется сексуальной – или же терапевт представляет ее таковой, – и в этой связи мы обнаруживаем способ апперцепции, действующий по сексуальной схеме: невротик, а часто и «нормальный», пытается постичь и понять мир и его явления в каком-то сексуальном образе. Наши дальнейшие исследования позволяют обнаружить, что эта сексуальная схема, осуществляющаяся также в языке, нравах и обычаях, лишь представляет собой в видоизмененном виде более глубокую и универсальную схему более древнего происхождения – антагонистический способ апперцепции «мужское – женское», «верх – низ»[88].

Извращенные влечения, позже закрепившиеся психически, берут свой материал и направление из безобидных физических ощущений – и ошибочных суждений в детстве, – которые пациенты, в случае надобности, особенно высоко ценят и воспринимают наподобие сексуальных из-за возможного удовольствия, доставляемого ими. Психологу не подобает вставать на такую же позицию, следовать такому же способу апперцепции в качестве основного или использовать в своих построениях вместо некой фикции реальные сексуальные компоненты, как это делает пациент. Задача психолога, напротив, состоит в том, чтобы разоблачить эту попытку невротика ориентироваться как поверхностную, разрушить ее как фиктивную и ослабить чувство неполноценности, которое судорожно толкает человека по направлению к тому, чтобы он осуществил мужской протест окольным путем. Извращение – всегда знак того, что человек отклоняется от нормы из страха быть задетым в своем тщеславии. Похожие структуры обнаруживаются при навязчивой склонности к мастурбации, при чрезмерной привязанности к близким или дальним кровным родственникам, при педофилии и геронтофилии, при импотенции, отсутствии эякуляции и фригидности, последняя, по сути, представляет собой неспособность к слаженным действиям.

Апперципирующая память, столь сильно влияющая на нашу картину мира, работает, таким образом, как бы со схемой, со схематической фикцией, и этой фикции соответствуют также выбор и моделирование наших ощущений, восприятия и представления нашего опыта и памяти, а равно и тренировка всех наших врожденных влечений и способностей, пока они не превратятся в пригодные для нас психические и технические навыки, автоматизмы и готовности. Способ работы нашей сознательной и бессознательной памяти и ее индивидуальная структура подчиняются личностному идеалу и его меркам. Отсюда мы смогли показать, что, будучи руководящей фикцией, он предназначен для решения жизненных проблем, как только чувства неполноценности и незащищенности требуют компенсации. Этот фиксированный ориентир наших устремлений, ни в какой мере не относящийся к реальности, является, безусловно, решающим для психического развития, поскольку он дает нам возможность передвигаться в хаосе мира, как это делает ребенок, когда учится ходить и при этом крепко удерживает взглядом какую-то конечную точку, которую необязательно достигнет. Еще более крепко невротик держится за своего бога, своего идола, свой личностный идеал и цепляется за свою направляющую линию, при этом намеренно упуская из виду действительность, тогда как здоровый человек всегда готов отказаться от этого вспомогательного средства, этого костыля, и непредвзято считаться с реальностью. Невротик в этом случае похож на человека, который взирает снизу вверх на Бога, дает ему советы, а потом с верой уповает на то, что Господь будет направлять его; он распят на кресте своей фикции. Здоровый человек тоже может и будет создавать свое божество, и он тоже чувствует, что его тянет вверх, но он никогда не теряет из поля зрения действительность и соотносит с ней свои расчеты, когда дело доходит до какой-то деятельности и творчества. Невротик же находится под гипнотическим воздействием своего фиктивного жизненного плана.

Но в любом случае установленный за пределами реальности личностный идеал (от замены этого понятия понятием «Я-идеал», как предлагает Фрейд, предпочтительно отказаться по нескольким причинам) остается действенным, и это ясно из направленности внимания, интереса, из тенденции каждый раз выбирать точки зрения, заданные изначально. Целевая установка в нашем психическом поведении и созданные ею готовности обусловливают то, что начатые действия обрываются на определенной дистанции от цели, что произвольные и непроизвольные импульсы, как подчеркивает Циен[89], всегда нацелены только на достижение определенного эффекта, и мы, по выражению И. П. Павлова, вынуждены принять, что органы функционируют разумно. Создается такое впечатление, что то, что всегда понималось философами и психологами как принцип телеологии[90], есть расчетливая попытка ориентироваться на какую-то точку, принятую за фиксированную.

Естественным отбором невозможно объяснить все эти результаты, заново и по-другому проявляющие себя при любой случайности. Наш опыт неизбежно заставляет признать все эти явления зависимыми от бессознательно действующей фикции; в пределах ее ослабленной сознательно иррадиации мы находим конкретные конечные цели, по которым в итоге ориентируемся для понимания наших переживаний и действий.

Легче показать детали этой руководящей фикции, чем назвать саму эту фикцию, фиктивную конечную цель. Предыдущие психологические исследования выявляли разные конечные цели. Для нашего рассмотрения будет достаточно критически обсудить две из них. Большинство авторов полагали, что всеми человеческими поступками и волевыми побуждениями правят чувства удовольствия и неудовольствия. Поверхностный анализ вроде бы подтверждает их правоту, так как человеческая психика действительно склонна к поиску удовольствия и избеганию неудовольствия. Но основа у этой теории шаткая. Нет меры для ощущений, доставляющих удовольствие, да и для ощущений вообще. Не бывает такого восприятия, такого действия, которые, не различаясь по времени и месту, не могли бы у одного человека возбудить удовольствие, а у другого – неудовольствие. И даже примитивные ощущения физического удовлетворения градуированы и сами по себе, и по степени насыщения, и в связи с культурными направляющими линиями, так что лишь большие лишения могут сделать удовлетворение целевой точкой. Если же такие лишения наступают, то должна ли психика терять свои направляющие линии? Психика нуждается в ориентировании и обретении безопасности, а для достижения этого требуются более твердая опора (чем шаткий принцип удовольствия)