Невротический характер - Альфред Адлер

Отметим здесь лишь статистическое исследование Тимиха[47] и публикации Потпешнигга о судьбах детей, которые в годовалом или двухлетнем возрасте лечились от тетаноидных судорожных состояний[48]. Только очень немногие из этих детей стали абсолютно здоровыми. Большинство же обнаружили впоследствии отчетливые признаки физической и умственной неполноценности, психопатические и невропатические черты. В качестве таковых указанные авторы приводят: инфантилизм, косоглазие, тугоухость, дефекты речи, слабоумие, ночные страхи, сомнамбулизм, энурез, повышенные рефлексы, тики, респираторные аффективные судороги, падение в обморок, пугливость, вспыльчивость, патологическую лживость, импульсивный побег. Другие исследователи пришли, кроме того, к заключению, что дети со спазмофилией имеют предрасположенность к тяжелым невро- и психопатическим состояниям. Черни и другие отмечают, что подобная связь обнаруживается и у детей с желудочно-кишечными заболеваниями. Бартель сумел проследить поразительно частую встречаемость статуса тимико-лимфатикуса и особенно гипоплазии половых органов у самоубийц. Что касается несовершеннолетних самоубийц, то наличие у них физической неполноценности подчеркивали я, Нетолицки и др. Франкл-Гохварт описал состояния возбуждения, раздражительность, галлюцинаторную спутанность сознания при тетании. Французские авторы приписывают детям с пастозным, торпидным габитусом апатию, вялость, сонливость, рассеянность, тупоумие, флегматичность; детям с эретическим габитусом – беспокойство, живость, раздражительность, раннее созревание, перепады настроения, аффективность, нетерпимость, странности поведения и одностороннюю одаренность (dégénérées superieurs[49]). Пфаундлер[50] отмечает тревожные, тягостные, мучительные состояния у конституционально неполноценных детей, обусловленные кожными высыпаниями, коликами, нарушениями сна и функциональными аномалиями. Черни, обративший внимание на связь кишечных расстройств с неврозами у детей, подчеркивает совершенно особенное значение психотерапии для детей, которые стали нервозными по причине конституциональных заболеваний. Хамбургер совсем недавно отметил такое свойство, как честолюбие, у нервных детей, Странски[51] – связь миопатии и психических симптомов.

Эти краткие ссылки дают нам общее представление о попытках современных исследователей подчеркнуть и зафиксировать связь психических аномалий детского возраста с конституциональной неполноценностью. Первую базовую концепцию этой связи я предложил в «Учении о неполноценности органов», где указал на то, какого особенного интереса и постоянного внимания требует неполноценный орган. В этой и других работах я смог показать, как неполноценность какого-либо органа постоянно оказывает влияние на психику – на поступки и мышление, сновидения, выбор профессии, художественные склонности и способности[52]. Наличие неполноценного органа требует такой тренировки принадлежащих ему нервных путей и психической надстройки, что последняя компенсаторно «оплодотворяется», если предоставляется такая возможность. Но тогда мы должны обнаруживать и в психической надстройке усиленные связи этого органа с внешним миром. Изначально неполноценному органу зрения соответствует усиленно визуальная психика, неполноценному пищеварительному аппарату сопутствует большая психическая работа во всем, что связано с питанием, то есть будут резко выражены гурманство, страсть к приобретению, а также – в порядке денежного эквивалента – бережливость и скупость. Работа компенсирующей центральной нервной системы проявится в квалифицированных рефлексах (Адлер) и условных рефлексах (Х. Биккель), в чувствительных реакциях и более сильных ощущениях. Компенсирующая психическая надстройка будет усиленно разворачивать такие психические феномены, как предчувствование и предугадывание, точнее «думание наперед», и их действующие факторы: память, интуицию, интроспекцию, вчувствование, внимание, повышенную чувствительность, заинтересованность – словом, все защитные психические механизмы. К таким защитным механизмам принадлежат также фиксация и усиление тех черт характера, которые образуют полезные направляющие линии в хаосе жизни и таким образом уменьшают незащищенность.

Нервозный человек происходит из этой сферы незащищенности, и в детстве он находился под гнетом конституциональной неполноценности. В большинстве случаев это легко доказывается. В других случаях это видно по поведению: пациент ведет себя так, как если бы был неполноценным. Но его желания и помыслы всегда выстроены на фундаменте чувства неполноценности. Это чувство во всех случаях следует понимать как относительное, оно произрастает из отношения к окружающим или к своим целям. Ему всегда предшествует соизмерение, сравнение себя с другими – сначала с отцом, самым сильным в семье, иногда с матерью, с братьями и сестрами, а позднее – с любым человеком, который противостоит пациенту.

При ближайшем рассмотрении можно увидеть, что любой ребенок – и особенно притесняемый по тем или иным причинам – проводит резкую самооценку. Конституционально неполноценный ребенок – а к нему мы можем приравнять детей уродливых, слишком строго воспитанных или избалованных, которые в равной мере могут отставать в умственном развитии и быть предрасположенными к неврозам, – усерднее, чем здоровый ребенок, старается избежать многих бед и несчастий своей повседневной жизни. И стремится отодвинуть в далекое будущее маячащую перед ним участь – поражение в жизни. Для этого требуется какое-то вспомогательное средство, чтобы в хаосе дней, в дезориентированности своего бытия иметь перед глазами некий четкий образ. И ребенок прибегает к вспомогательной конструкции. По его самооценке, он – сумма всех зол, он представляется себе бездарным, неполноценным, приниженным, неуверенным в своих решениях. В поисках какой-нибудь направляющей линии он берет за вторую фиксированную точку отца или мать и наделяет его или ее всеми силами этого мира. И, нормируя по этому ориентиру свои мысли и поступки, стремясь из своей незащищенности подняться до ранга всемогущего отца и превзойти его, он одним махом отрывается от реальной почвы и повисает в петле фикции.

Подобные наблюдения, хотя и в смягченной форме, справедливы и в отношении нормальных детей. Они тоже хотят быть большими и сильными, главенствовать, как отец, и руководствуются этой конечной целью. Их поведение, манера держаться – в каждый момент времени продиктованы этой конечной целью, так что уже очень рано можно легко заметить какую-то имитирующую отца мимику, какой-то идентичный психический жест. Образец делается указателем на пути к цели. В конечном итоге каждое желание становится стремлением к компенсации, чтобы погасить чувство неполноценности.

Необходимо указать еще на особую психическую работу, которую ребенок совершает до и во время установления направляющей линии к превосходству. Это явление вряд ли можно понять лучше, чем исходя из следующей гипотезы: уже в первые часы внеутробной жизни неизбежный отказ в удовлетворении инстинктивных потребностей организма вынуждает ребенка занять враждебную, воинственную позицию по отношению к окружению. Результатом этого становится напряжение и повышение всех его природных способностей (c'est la guerre![53]), как я описывал в работе об инстинкте агрессии[54]. Тот толчок к развитию некоторых общих черт характера, свойственных агрессору, следует искать в лишениях и ощущениях неудовольствия первых лет жизни. Но вскоре ребенок, в своей слабости и беспомощности, со своим страхом и неспособностью ко многим вещам, научается ценить те средства, которые могут обеспечить ему помощь и поддержку близких, защитить его интересы. В негативистском поведении, упрямстве и неповиновении он находит удовлетворение от сознания своей власти