Невротический характер - Альфред Адлер

Жизнь в настоящем кажется ему только подготовкой. Это обстоятельство подстегивает его фантазию и способствует отчуждению от реального мира. Как и религиозные люди, он не от мира сего и так же, как они, не может оторваться от своего божества, которое он создал, – возвышения личностного чувства. У людей, отвернувшихся от реальности, неизбежно формируются некоторые общие черты характера. В первую очередь невротик всегда отдает предпочтение тем средствам, которые должны служить его фикции. Он будет демонстрировать тщательно выверенное поведение, точность и педантичность, с одной стороны – чтобы не приумножать «большие жизненные трудности», с другой – и это главное – чтобы отличаться от других в работе, одежде, морали и таким образом приобрести чувство превосходства. Эти черты регулярно порождают в нем ощущение непомерного напряжения, что вкупе с его болезненным состоянием позволяет ему разыгрывать роли героя и мученика. Преодолевая эту аранжированную, им самим созданную трудность, он вновь и вновь ищет и находит возвышение своего личностного чувства. Как минимум он всегда может сослаться на огромную, непреодолимую гору своих симптомов, спрятаться за ней, когда к нему воззовут: «Но где ж ты был, когда делили землю?»[58]

Чаще всего эта усиленная черта характера нужна еще для того, чтобы невротик мог войти в соприкосновение с «врагом», чтобы назрели такие ситуации, в которых он вступит в конфликт с окружающими, после чего выдвинет им «справедливые» упреки. Одновременно эти вечные упреки служат для того, чтобы он мог держать настороже свои чувства, свое внимание и доказать себе, что им пренебрегают, с ним не считаются. Эту черту у некоторых невротиков находят уже в детстве, когда она помогает вменить что-нибудь кому-нибудь в обязанность. Например, мать в течение длительного времени должна каждый вечер складывать одежду строго определенным образом, она должна всегда присутствовать, соблюдать паритет в обращении с детьми и т. д. В этом случае невротическая акция часто выливается в такую форму, что пациент идет по жизни как живой укор, обнаруживая и свои пороки, и одновременно несправедливость других людей.

Подобным образом часто буквально во всем проявляются страх и робость, и тут я, в противоположность всем другим объяснениям, вынужден настаивать, что психический феномен страха возникает при любой угрозе физического ущерба из галлюцинаторного возбуждения некоей готовности, которая в детстве развивается соматически из маленьких зачатков. Но позднее, особенно в неврозе, этот феномен обусловлен конечной целью: избежать принижения личностного чувства, подчинить себе других людей и позволить себе избавиться от требований жизни, проникнувшись тревожным настроением. Страх – абсолютно разумная функция, которая, в какой-то части, как и вся жизнедеятельность, представляет собой стремление перейти из фазы чувства неполноценности к превосходству.

Легко понять, что все притязания могут достигать чудовищной степени и что достигнутое редко приносит удовлетворение. Можно смело предположить, что каждый невротик «хочет иметь все». Это жажда совпадает с его руководящей фикцией – быть самым сильным. Ему требуются только самые убедительные доказательства его превосходства. Если он не рискует ввязываться в какое-то предприятие, обещающее прибыль, а тем более пойти на преступление и совершить аморальный поступок, то это потому, что он опасается за свое личностное чувство. По этой же причине он часто боится лгать, но, чтобы чувствовать себя уверенно и не сбиться на ложный путь, может подпитывать в себе опасение, что способен на великий порок и великое преступление[59]. Присоединяющееся чувство вины в неврозе всегда направлено на все ту же конечную цель превосходства, как и чрезмерная религиозность. «У меня же есть совесть!» Либо же оно служит, чтобы уклониться от решения предстоящей задачи. «Угрызения совести неприличны», – писал Ницше[60]. Похоже, он знал, о чем говорит.

Совершенно очевидно, что столь жесткое следование фикции означает ущерб для общества. Оно приводит к неспособности работать, к отстраненности из-за тенденциозных преувеличений и софистических измышлений.

Такие черты нервозных людей, как эгоизм, зависть, скупость, зачастую осознанная, их тенденция обесценивать людей и обстоятельства, проистекают из их чувства незащищенности и предназначены для того, чтобы защищать, направлять, подстегивать, превозноситься. А поскольку эти люди погружены в фантазии и живут будущим, то неудивительна и их рассеянность.

Настроение у них меняется в зависимости от игры воображения, которое то перебирает мучительные воспоминания, то взмывает в небеса в предвкушении триумфа, аналогично колебаниям и сомнениям, которые служат лучшим средством уклониться от принятия решения. Исключительную роль при этом играют чувствительность и пессимизм. Кроме того, отдельные черты характера, не чуждые человеческой психике вообще, под гипнотическим влиянием конечной цели тенденциозно усиливаются.

Раннее сексуальное созревание и влюбчивость – это формы выражения повышенной тенденции завоевывать. Мастурбация, импотенция и извращенные влечения лежат на направляющей линии страха перед партнером, страха принятия решения, при этом садизм представляет собой попытку сыграть мужчину-дикаря, чтобы заглушить чувство неполноценности, и, как и любая перверзия, это попытка робкого человека считать дурные привычки нормой. Гомосексуальность, которая в наши дни встречается все чаще и чаще, тоже можно понимать как бессознательное уклонение от ситуации, в которой тщеславию невротика угрожает опасность. Это положение индивидуальной психологии пока еще находится в противоречии с гипотезами других исследователей[61].

До сих пор в качестве направляющей силы и конечной цели невроза, выросшего из чувства неполноценности, мы рассматривали возвышение личностного чувства, которое всегда пытается осуществиться с особенной мощью. При этом мы не упускали из виду, что это всего лишь форма выражения стремления и желания, истоки которых глубоко заложены в человеческой природе. Сама форма выражения и углубление этой руководящей идеи, которую можно было бы назвать «волей к власти» (Ницше), показывают нам, что компенсаторно здесь вступает в игру некая особая сила, которая стремится положить конец внутренней неуверенности, так свойственной человеку вообще. Жесткая формулировка, которая обычно проникает на поверхность сознания, помогает невротику обрести опорную точку, чтобы перевернуть все вверх дном. Не имеет большого значения, в какой мере невротик осознает эту движущую силу. Механизма он все равно не знает и к тому же не способен в одиночку объяснить и сломать свои поведение и восприятие, аналогичные детским. Это удается сделать только методом индивидуальной психологии, который позволяет нам разгадать и понять детскую аналогию с помощью таких средств, как абстракция, редукция и симплификация (упрощение), фиксируя почти бессодержательные душевные движения. При этом, как правило, оказывается, что невротик всегда воспринимает мир по принципу какой-нибудь противоположности, более того, в большинстве случаев он распознает и допускает только антагонистические отношения. Такое примитивное ориентирование в мире, в соответствии с антитезами Аристотеля или пифагорейскими антагонистическими таблицами, тоже происходит из чувства незащищенности и представляет собой простой логический трюк. К этому способу