Пост-Европа - Юк Хуэй

хоть европейский нигилизм и продолжал распространяться по всему миру, сама Европа клонилась к закату. Европеизация Востока грозила привести его в то же состояние упадка, в котором пребывал Запад. В своей книге «Самопреодоление нигилизма» (сборнике лекций о нигилизме, прочитанных в 1949 году), комментируя эссе Карла Лёвита «Европейский нигилизм», Ниситани задается вопросом, что значит европейский нигилизм для Японии:

Европейский нигилизм, таким образом, привел к радикальному изменению нашего отношения к Европе и к самим себе. Теперь он заставляет наше действительное историческое существование – наше «бытие собой среди других» – принять радикально новое направление. Мы больше не можем себе позволить необдуманно стремиться к вестернизации, забывая о себе[25].

XX век стал веком размещения (erörtern) Heimat в рамках планетаризации европейского модерна. Ниситани и Танабэ смогли поехать на учебу в Германию благодаря Нисиде Китаро, хотя у самого Нисиды в молодости такой возможности не было. Тем не менее в его сочинениях можно также обнаружить поиск Heimat – которая у него носит название Восточной Азии, или то̄ё̄[26]. Эта тоска по Heimat продолжает усиливаться, потому что модернизация подразумевает разрушение старого и создание чего-то глобального. Уничтожение деревень и лесов ради строительства новой инфраструктуры, реновация городских пространств для развития туризма и стимулирования строительства, рост числа иммигрантов и беженцев – всё это создавало ощущение unheimisch. А после европеизации наступила американизация, или американизм, о котором Хайдеггер и его японские студенты уже хорошо знали и который они рассматривали как продолжение европеизации путем планомерной планетаризации[27]. В эссе «Нужны ли поэты?», посвященном Рильке, Хайдеггер цитирует письмо поэта к Витольду Гулевичу об американизации Европы (1925):

Еще для наших дедов «дом», «колодец», хорошо знакомая башня, да даже их собственная одежда, их плащ были чем-то бесконечно бóльшим, бесконечно интимно-близким; почти каждая вещь была сосудом, в котором они обнаруживали человечное, накапливая там его. Теперь же к нам из Америки устремляются и напирают на нас пустые равнодушные вещи, вещи-мнимости, вещи-оболочки, муляжи жизни [Lebensattrappe]… По-американски понимаемый дом, американское яблоко или тамошняя виноградная лоза не имеют ничего общего с домом, фруктом, виноградом, пропитанными надеждами и задумчивостью наших предков… [Одушевленные, исполненные переживаний, посвященные в нашу жизнь вещи заканчиваются и уже не смогут быть возмещаемыми. Мы – быть может, последние, кто еще знали такие вещи.]

Фундаментальной проблемой для Хайдеггера стала бесчеловечная техника[28]. Современная техника – конечный продукт европейского нигилизма, который начался с забвения вопроса о бытии и с попытки овладеть (beherrschen) сущим. Внедрение технологий в мир породило всеобщую бездомность и преградило путь к вопрошанию о бытии. Heimatlosigkeit равносильна Heillosigkeit (бессвятости, «повреждено-скверности», или безнадежности) Abendland, «вечерней земли», на заре американизма и его имперской силы, поддерживаемой его планетарными технологиями. Опять же, в «Нужны ли поэты?» Хайдеггер наиболее открыто сетует по этому поводу:

Существо техники крайне медленно обнаруживает себя, являясь свету дня. День этот есть переподготовленная к сугубо техническому дню мировая ночь. Этот день – самый короткий из дней. Он несет угрозу уникально бесконечной зимы. Сегодня человек не только лишился защиты, но сама неповрежденность (целомудрие) целостного Сущего пребывает во мраке. Благо цельности (das Heile) уклоняется. Мир становится повреждено-скверным (heillos). Посредством этого пребывает сокрытым не только священное (das Heilige), как след, ведущий к Божеству, но, кажется, что уже стерт даже сам след к священному, спасительная его цельность (das Heile)[29].

В техническую эпоху бытие уходит из мира; остается мир сущего, разложенный на атомы и петли обратной связи. То, что Хайдеггер называл утратой корней (Entwurzelung), больше не является западным феноменом, этот процесс вышел за пределы Европы благодаря ее планетарной технике. Здесь можно вспомнить критическое замечание Толстого, озвученное в 1910 году, в последние годы жизни писателя: «…средневековое богословие или римский разврат развращали только свои народы, малую часть человечества, теперь же электричество, железн[ые] дороги, телеграф, печать развращают всех»[30].

Эти технологии – носители западного мышления, западных моделей индивидуации, способов производства и западной либидинальной экономики. Экономика в первую очередь состоит в обмене техниками и техничностью, замыкающем процесс производства: например, купленный на рынке инструмент производится с помощью сложной технической системы, но мы можем просто пользоваться им, не зная, как создать его самостоятельно. Однако в то же время экономическая система требует технологии как средства обмена – от транспортировки грузов до высокоскоростной торговли. В своей лекции «Что зовется мышлением?» Хайдеггер высмеивает логистику как самое последнее и плодотворное воплощение «логики», которое, по его словам, во многих англосаксонских странах считается «единственно возможным воплощением строгой философии»[31].

В XXI веке можно легко ощутить, что этот процесс разрушения и воссоздания не замедляется, а лишь ускоряется. Тоска по Heimat будет только усиливаться, но не ослабевать; дилемма возвращения домой будет выражаться лишь в еще более патологических формах. По сути, в одно и то же время имеют место два противоположных движения: планетаризация и возвращение домой. Капитал и технонаука – с их предполагаемой универсальностью – склонны к эскалации и самораспространению, тогда как специфика территории и обычаев склонна к сопротивлению чужеродному.

Сегодня проблема возвращения домой ставится очень остро. Если посмотреть на жилищную проблему в Европе в 2023 году, то мы увидим, что количество людей, которые не могут позволить себе снять нормальное жилье для своей семьи, резко увеличилось. Тревожит и рост цен на недвижимость за последнее десятилетие. Так может продолжаться до определенного момента, но потом пузырь лопнет, и плательщики ипотечных кредитов окажутся в неподъемных долгах. Глобальные спекуляции с недвижимостью и неолиберальная экономика создали ситуацию Heimatlosigkeit, которая бросает вызов как этосу, так и этике. Спекуляции с недвижимостью будут и дальше истощать творческий потенциал человека.

Мир разваливается на части – так можно описать ощущения от 2023 и 2024 годов. С одной стороны, продолжается российско-украинский конфликт, служащий постоянным напоминанием о незащищенности Европы и причиной глобальной логистической катастрофы; но в то же время на момент написания этого текста война между Израилем и ХАМАС кажется еще более жестокой и бесчеловечной, обнажая реальную угрозу новой мировой войны. С другой стороны, стремительное технологическое ускорение, олицетворяемое ChatGPT, навевает мысли, что машины очень скоро вытеснят человека. Разукоренение ускоряется технологией, поскольку машины способны обучаться, чтобы превзойти конкурентов-людей. Не ограничиваясь победой AlphaGo в игре го, ИИ проник почти во все сферы повседневной деятельности и разрушает их, переворачивая с ног на голову. Этот технологический, экологический и экономический прогресс явно сулит нам своего рода апокалипсис.

Это разрушение, вызванное техноэкономической планетаризацией, требует возвращения домой, возвращения к