Право и литература. Как Пушкин, Достоевский и Толстой придумали Конституцию и другие законы - Алим Хусейнович Ульбашев

необычный прием, который «состоял в том, чтобы по своей воле совершить какое-нибудь нелепое, но неожиданное действие, которое бы выпадало из общей планомерности жизни и таким образом путало бы дальнейшее сочетание ходов, задуманных противником»[265]. Так действует отчаявшийся человек, чья жизнь рушится на глазах у безразличного общества.

Интересен рассказ Антона Чехова «В суде», который, к сожалению, редко включается в популярные сборники новелл и повестей классика.

Итак, по сюжету в захолустном суде рассматривается дело крестьянина Николая Харламова, которого обвиняют в убийстве жены. Как всегда, внимательный к мелочам Чехов передает атмосферу в суде. Реплики товарища прокурора[266] и судьи полны безразличия ко всему происходящему, им неинтересны вопиющие нарушения закона, которые настолько очевидны, что их никак не удается игнорировать.

Но оба служителя закона то и дело отвлекаются на сторонние беседы.

— Кстати, — продолжал шептать товарищ прокурора. — Обратите ваше внимание — в публике, на передней лавке, третий справа… актерская физиономия… Это местный денежный туз. Имеет около пятисот тысяч наличного капитала.

— Да? По фигуре незаметно…[267]

При осмотре вещественного доказательства — топора, которым зарубили несчастную, — подсудимый вдруг заявляет, что топор ему никогда не принадлежал, а его собственный топор пару лет назад потерял его сын, Прохор.

«Ежели не верите, то извольте сына Прохора спросить», — заверяет крестьянин[268].

Тут-то и наступает развязка, когда подсудимый отводит взгляд и обращается с этим вопросом… к конвойному. «Это было тяжелое мгновение! Все как будто присели или стали ниже…»[269]

Все это время судебным приставом, конвойным, был сын обвиняемого, Прохор. Не говоря ни слова, молодой человек выходит из зала, а судья продолжает вести дело как ни в чем не бывало.

Важно напомнить, что ко времени, которое описывает Чехов, — конец 1880-х годов, — в России действовали весьма прогрессивные, соответствующие высоким европейским стандартам законы в сфере уголовного судопроизводства. Но и они оказываются бессильными перед произволом и разгильдяйством «людей на местах».

Так и слагается основная мораль 17-й статьи Конституции: самые прекрасные права и свободы, дарованные законом, окажутся всего лишь чернилами на бумаге, если с ними не будут считаться «государевы люди» — те, кто должны служить закону, а не искать в нем собственную выгоду. Русская литература молчит о правах человека не потому, что ей безразличен главный герой, а потому, что она поразительно точно познала подлинную жизнь и то, как на деле попирается закон.

Уродливые пороки нашей жизни перегородили дорогу человеку к свободе, словно свалившись с высокой скалы в горной теснине. Именно поэтому отечественная классика призывает нас кропотливо разобрать эти завалы, обещая, что только так нам откроется дорога вперед.

«МЫ ЛУЧШЕ ВАС ЗНАЕМ, ЧТО ЯЗЫК ТУРГЕНЕВА… ВЕЛИК И МОГУЧ»

Статья 26

1. Каждый вправе определять и указывать свою национальную принадлежность. Никто не может быть принужден к определению и указанию своей национальной принадлежности.

2. Каждый имеет право на пользование родным языком, на свободный выбор языка общения, воспитания, обучения и творчества.

Статья 68[270]

1. Государственным языком Российской Федерации на всей ее территории является русский язык как язык государствообразующего народа, входящего в многонациональный союз равноправных народов Российской Федерации.

<…>

2. Российская Федерация гарантирует всем ее народам право на сохранение родного языка, создание условий для его изучения и развития.

Наша жизнь невозможна без языка. Символично, что, согласно еще Ветхому Завету, Господь, разгневавшись на строителей Вавилонской башни, заставил их говорить на разных языках и тем самым помешал достичь задуманного.

Российская Конституция говорит о русском языке как языке государствообразующего народа. Подобное законоположение следует понимать следующим образом: русский язык лежит в основе гражданской идентичности россиян. Однако из текста Конституции не следует, что другие языки России менее важные или менее ценные, чем русский язык. Обратное означало бы ущемление прав национальных и языковых меньшинств.

Для сравнения: по Конституции Германии немцами называются все граждане Германии, то есть все люди, у которых есть германский паспорт. В ряде других стран, например в Армении и Израиле, национальная идентичность основана на этнической и отчасти религиозной принадлежности. Российская Конституция считает стержнем российского общества не гражданство, национальность или религию, а русский язык.

Связь между русским языком и народностью видел Иван Тургенев. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!» — эти слова знает каждый выпускник российских школ[271]. Пафос, которым преисполнены тургеневские строки, свободен от национализма и шовинизма и отражает пиетет писателя перед выразительностью, неповторимой музыкальностью и точностью русского слова.

Русский язык, конечно же, не лучше и не хуже всякого другого языка. Этот тезис как научную теорему доказал Владимир Набоков: изначально он написал «Лолиту» на английском языке, а потом сам же мастерски перевел ее на русский. Проведенный эксперимент позволил Набокову выявить синтаксические и стилистические различия между двумя языками.

«Телодвижения, ужимки, ландшафты, томление деревьев, запахи, дожди, тающие и переливчатые оттенки природы, все нежно-человеческое (как ни странно!), а также все мужицкое, грубое, сочно-похабное, выходит по-русски не хуже, если не лучше, чем по-английски; но столь свойственные английскому тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка между отвлеченнейшими понятиями, роение односложных эпитетов — все это, а также все, относящееся к технике, модам, спорту, естественным наукам и противоестественным страстям — становится по-русски топорным, многословным и часто отвратительным в смысле стиля и ритма»[272].

Хотя Набоков и признавал, что за долгие годы эмиграции он отчасти утратил былой уровень владения родным языком, совпадение в одном лице писателя и переводчика позволило ему проследить, что (не)возможно выразить одну и ту же мысль на разных языках.

Набоков опытным путем выяснил, что русский и английский языки, обладая богатыми возможностями и изобразительно-выразительными средствами, все-таки не идентичны. Одни и те же слова могут иметь точные эквиваленты, но при их переводе теряется или меняется тональность, созвучие с другими словами, общая «симфония» текста. То же самое можно сказать не только о русском и английском языках, но и о любых других.

Не только в наши дни, но и в прошлом происходила политизация языкового вопроса. Особенно явственны такие перемены в революционные эпохи. В годы Великой французской революции новые власти в своем яростном желании отменить все старое ввели даже «республиканский календарь», в котором летоисчисление шло с первого года революции (1792).