Право и литература. Как Пушкин, Достоевский и Толстой придумали Конституцию и другие законы - Алим Хусейнович Ульбашев

князь Мышкин рассказывает Рогожину историю, как однажды повстречал незнакомую женщину с грудным ребенком. Та произносит слова, которые надолго запомнились Мышкину: «“Бывает и у Бога радость всякий раз, когда он с неба завидит, что грешник пред ним от всего своего сердца на молитву становится”. Это мне баба сказала, почти этими же словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно религиозную мысль, такую мысль, в которой вся сущность христианства разом выразилась»[248]. В этом отрывке Достоевский повторяет свою излюбленную мысль: Господь — во прощении, путь к нему может отыскать и самый гнусный грешник.

В образе Мышкина у Достоевского соединяются основные христианские добродетели: милосердие, кротость, доброта. Герои, окружающие Мышкина, как и многие современники Христа, не только не последовали за главным героем, но и фактически ослушались его. Поэтому в финале истории в «Идиоте» автор намеренно не дает той же надежды на спасение человеческой души, что мы видели в «Преступлении и наказании».

Осмысление религиозных постулатов в русской литературе удивляет свободой, независимостью от религиозных канонов и обрядов. Почти что общим местом считается то, что Бога надобно искать не в церкви, а в собственной душе. При этом персонажи, строго чтущие церковные законы и не пропускающие воскресных служб, часто предстают людьми глупыми и лицемерными.

В «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Николай Гоголь знакомит нас с одним из главных действующих лиц в весьма неприглядной сцене, описывая персонажа словами: «А какой богомольный человек Иван Иванович! Каждый воскресный день надевает он бекешу и идет в церковь»[249]. Через несколько строк богомольный герой без зазрений совести отказывает в милостыне несчастной попрошайке, стоящей у паперти. Выходит, таким образом, что вера — чувство внутреннее, а не показное, существующее в глубине человеческого сердца.

Спасение, обещанное Христом, обретет лишь тот, кто сам жаждет спасения, желает и готов творить благие поступки на земле. Показательно, что у Достоевского церковь оказывается если и не лишней на пути к Богу, то не всегда нужной. Из-за цензурных соображений перенося повествование из реалий России и Русской православной церкви в средневековую Европу, в «Братьях Карамазовых» писатель описывает встречу великого инквизитора с Христом. Смысл этой сцены, которая по праву считается одной из лучших в романе, очевиден: в современной церкви нет места Богу, его учение искажено и предано забвению.

По-настоящему антицерковная риторика звучит как в прозе, так и в публицистике Льва Толстого. Можно с уверенностью сказать, что для Толстого выпады в адрес духовенства не единичный, случайный литературный опыт, а жизненная позиция, которую он последовательно воплощает в творчестве.

В рассказе «Старик в церкви» герой Толстого, деревенский крестьянин, проводит жизнь в труде. «Не слыхали домашние его: жена, сыновья и снохи — сердитого слова от старика и не уходили от него нищие и странники без милостыни и ласки»[250]. Это классический, типический образ положительного героя у Толстого: трудолюбивый и незлобивый житель села.

Говоря о буднях старика, писатель добавляет, что «по воскресеньям либо сидел на завалинке и смотрел на озеро, либо уходил в чулан и молился Богу»[251]. Такое дополнение принципиально важно для сюжета. Настоящий праведник, по мысли автора, не должен тратить воскресные дни на посещение церкви, молиться он может и в одиночестве дома. Еще одна деталь: в качестве доказательства праведности старика Толстой называет его умение ходить по воде. По водной глади, как известно из Библии, ходил сам Христос.

И вот когда мужик все-таки пришел в церковь, он встретил… чертей. Те кривлялись, дурачились, отвлекали молящихся от богослужения. Старик тоже не выдержал и засмеялся от шалостей бесов. Черти заметили смех праведного прихожанина и тут же записали его имя в книжицу. На обратном пути мужик снова захотел пройти по воде, да чуть не утонул: вода его больше не держала. С того дня, как переступил он порог церкви, старик растерял свою праведность.

Толстой настаивает, что жить по законам Христовым может каждый. Однако церковь кажется Толстому местом, полным чертей, где невозможно искать общения с Богом.

Для полноты картины отметим, что не все соглашались с Толстым, — например, критик Василий Розанов заявлял, что «церковь есть единственно поэтическое, единственно глубокое на земле»[252]. Но и Розанову очевидно, что человек нуждается в уединении и в стенах церкви: только так ему откроется дорога к Богу.

Выходит, что классики почти едины во мнении: религиозный вопрос затрагивает личные и даже интимные переживания людей, а потому относиться к этой сфере нужно всегда осторожно, избегая непрошеных наставлений и назидательного тона.

В пьесе «На дне» (1901–1902) Максима Горького тема Бога звучит опосредованно. Представляет интерес фигура Луки, одного из обитателей ночлежки, умиротворяющая и обнадеживающая манера речи которого напоминает церковные проповеди.

Пепел. Погоди, не каркай! Пусть он мне скажет… Слушай, старик: Бог есть?

Лука молчит, улыбаясь.

Бубнов. Люди все живут… как щепки по реке плывут… строят дом… а щепки — прочь…

Пепел. Ну? Есть? Говори…

Лука (негромко). Коли веришь, — есть; не веришь, — нет… Во что веришь, то и есть…[253]

Образ Луки — один из самых противоречивых и сложных в пьесе. С одной стороны, персонажу свойственны отрицательные качества, хотя бы потому, что он только и лжет другим героям. С другой стороны, ложью он вселяет в окружающих робкую надежду. Ложь, действуя подобно обезболивающему, на время избавляет людей от физических и душевных мучений.

Лука — у него говорящее, «лукавое», даже имя — предпочитает кривду правде не из корысти или злости, а из сердечного, почти врачебного желания помогать нуждающимся, вселять в них веру на спасение и исцеление. Тем он и воплощает в себе религиозное начало.

Приведенный выше диалог из пьесы «На дне» Горького отображает популярное отношение к религии в русской литературе. В той мере, в которой вера вдохновляет на добрые деяния, она благостна и полезна людям. Но вера, обрастающая ложными выдумками, утрачивает земное предназначение и гаснет во мраке зла.

Литераторы революционных лет особенно остро ощущают неподдельную потребность в Боге, о чем лучше всего свидетельствует поэма Александра Блока «Двенадцать».

…Так идут державным шагом,

Позади — голодный пес,

Впереди — с кровавым флагом,

И за вьюгой, невидим,

И от пули невредим,

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз —

Впереди — Исус Христос[254].

Если бы в 1917 году революция не случилась и если бы она была лишь художественным вымыслом изощренного писателя, то в