Право и литература. Как Пушкин, Достоевский и Толстой придумали Конституцию и другие законы - Алим Хусейнович Ульбашев


Право и литература. Как Пушкин, Достоевский и Толстой придумали Конституцию и другие законы читать книгу онлайн
Всесильный Воланд, трусливый Хлестаков, плутоватый Бендер, принципиальный Левин — все эти персонажи знакомы нам со школьной скамьи. Но мало кто задумывается о том, как тесно связаны литература и право в России. Мог ли Раскольников не совершать преступление? В чем суть аферы Чичикова? Как Онегин, князь Болконский и братья Карамазовы помогли юристам написать Конституцию и другие законы? Алим Ульбашев — кандидат юридических наук, правовед и писатель — рассматривает современные законы сквозь призму отечественной литературы. Эта книга — попытка осмыслить, как художественная литература меняла представления о человеке, его правах и свободах и задавала тон общественным дискуссиям в нашей стране на протяжении целых столетий.
С этими мыслями мы и приступаем к неторопливому чтению Конституции Российской Федерации.
МЫ
Преамбула Конституции Российской Федерации
Мы, многонациональный народ Российской Федерации,
соединенные общей судьбой на своей земле,
утверждая права и свободы человека, гражданский мир и согласие,
сохраняя исторически сложившееся государственное единство,
исходя из общепризнанных принципов равноправия и самоопределения народов,
чтя память предков, передавших нам любовь и уважение к Отечеству, веру в добро и справедливость,
возрождая суверенную государственность России и утверждая незыблемость ее демократической основы,
стремясь обеспечить благополучие и процветание России,
исходя из ответственности за свою Родину перед нынешним и будущими поколениями,
сознавая себя частью мирового сообщества,
принимаем КОНСТИТУЦИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ.
Первое слово Конституции — «мы». Это слово, встречающееся в Конституции лишь единожды, определяет дух и назначение всего конституционного законодательства.
Появление «мы» в тексте главного закона страны неслучайно. После распада Советского Союза предстояло сконструировать новую национальную идентичность. Если прежде жители РСФСР называли себя советскими людьми и «советскость» лежала в основе их самоидентификации, то политические изменения начала 1990-х годов потребовали создания новых форм обозначения гражданственности, которые были бы близки всем жителям демократической России.
Почти сразу стало очевидно, что невозможно искать корни общенационального единства и самости в религии, этнической принадлежности или политической идеологии. Эти попытки уже предпринимались в нашей истории, но в итоге потерпели фиаско. Только обновленная Конституция могла бы объединить российский народ в переломный момент его истории.
Граждане любой страны — Россия здесь не является исключением — напоминают жителей большого многоквартирного дома в спальном районе на окраине мегаполиса. Они принадлежат к разным поколениям, у них разный цвет кожи, разрез глаз, они говорят на разных языках, предпочитают разную кухню, молятся разным богам и по-разному проводят досуг. Соседи по лестничной клетке до хрипоты спорят о мелочах: в каких горшках лучше всего выращивать цветы или какими красками должны быть выкрашены скамейки у подъездов? В такие минуты кажется, что у жильцов нет и не может быть ничего общего.
Но и самые разные люди в конечном счете находят общий язык. Нередко их разделяют лишь частности, тогда как по более общим вопросам они проявляют солидарность и взаимопонимание. В масштабах государства объединяющие, самые важные правила и принято записывать в конституциях.
Если использовать известную аналогию о курице и яйце, Конституцию 1993 года вряд ли можно назвать курицей. Она не породила тысячелетний народ России, но позволила ему обрести долгожданную свободу и самостоятельно определить, каков он и какое будущее для себя видит.
Александр Пушкин одним из первых попытался создать единый портрет российской нации. Считается, что роман «Евгений Онегин», который Виссарион Белинский назвал энциклопедией русской жизни, показывает тогдашнее общество в миниатюре. На страницах произведения мы видим и вельмож, и крестьян, и богачей, и бедняков.
Известно множество примеров того, как в пушкинскую эпоху прогрессивно настроенные дворяне сочувствовали крепостным и всячески старались улучшить их быт[181]. Таким был, кстати, и сам Онегин, который, по описанию Пушкина, «ярем он барщины старинной оброком легким заменил»[182].
Но какую бы заботу ни проявлял Онегин о крестьянах, крепостные у Пушкина остаются почти безмолвными. На тот момент их судьба зависела не от них самих, а от милосердия или, наоборот, жестокости хозяев. Строго говоря, крестьяне не считались людьми в полном смысле этого слова, поэтому большая часть текста «Евгения Онегина» посвящена дворянству, их судьбам и семейным перипетиям, тогда как персонажи-крестьяне всегда малозначительны и обитают на задворках повествования. В тех случаях, когда по тексту «Евгения Онегина» встречается местоимение «мы», оно чаще всего не относится к крепостным.
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами — себя.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно[183].
Конечно, нельзя судить обо всей русской литературе по одному, даже выдающемуся произведению. Другие писатели также обращались к образу подневольных крестьян, но и они в итоге рисовали не полноценных персонажей, а героев второго плана (например, несчастные крепостные, принадлежавшие Плюшкину в «Мертвых душах» Николая Гоголя).
До середины XIX века русский крестьянин, не обладая равными правами с барином, не мог входить в ту же общественно-политическую общность, гражданскую нацию, что и дворяне. Между тем равные права у всех граждан — непременное условие для построения единой нации. О крепостных главные герои если и говорят, то либо из жалости, либо в контексте их отношений с господами. Разумеется, в таком обществе не могло быть единого «мы». В несвободном обществе по определению нет места для общей гражданственности.
После отмены крепостного права Россия все еще была далека от демократических идеалов: различались права женщин и мужчин, в чиновничьих кабинетах и судебных палатах не находили равную защиту русские и народы окраин, христиане и иноверцы. Страна подошла к 1917 году практически разуверившейся в том, что ее жители смогут говорить о себе «мы».
Октябрьская революция, сломавшая прежний жизненный уклад, дала шанс решить давнишние проблемы. Этим шансом большевики, однако, воспользовались весьма специфически. Разрушив прежнюю Россию, которую революционеры называли тюрьмой народов, советская власть принялась за крайне рискованный социальный эксперимент.
В эпоху революционных преобразований как никогда вовремя выходит роман Евгения Замятина «Мы», написанный в 1920-м и опубликованный в 1924 году. Позже он окажется для страны пророческим.
В «Мы» события разворачиваются в далеком будущем в вымышленном Едином Государстве. Здесь у жителей нет имен, вместо них им присвоены «нумера»: главного героя, талантливого математика, зовут Д-503. Распорядок дня в чудо-городе напоминает жизнь в полумифических коммунах («Утопия» Томаса Мора и «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы), где все должно быть подчинено Часовой Скрижали.
«Часовая Скрижаль каждого из нас наяву превращает в стального шестиколесного героя великой поэмы. Каждое утро, с шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту мы, миллионы, встаем как один. В один и тот же час единомиллионно начинаем работу — единомиллионно кончаем. И, сливаясь в единое, миллионнорукое тело, в одну и ту же, назначенную Скрижалью, секунду, мы подносим ложки ко рту и в одну и ту же секунду выходим на прогулку и идем в аудиториум, в зал тэйлоровских экзерсисов, отходим ко сну…»[184] Поначалу читателю даже кажется, что жители вполне довольны такой жизнью.
Единое Государство впечатляет продуманностью, всеохватностью, возможностью контролировать людей, их помыслы и действия. Так, для встреч