Право и литература. Как Пушкин, Достоевский и Толстой придумали Конституцию и другие законы - Алим Хусейнович Ульбашев

их непримиримость и суровость. В свою очередь, юридическое сознание не способно принять такую действительность: гоголевские казаки слишком свободны, их свобода близка к анархии и вседозволенности.

Народная стихия, сама по себе бесконтрольная и неукротимая, нередко таит в себе жестокость, на которую порой не способно даже государство. В коротком рассказе Михаила Шолохова «Председатель Реввоенсовета республики», входящем в цикл «Донских рассказов», есть сцена общения двух казаков.

Первый — Богатырев — служил у красного командарма Буденного, а теперь назначен председателем Реввоенсовета. Второй — бандит Фомин, тоже из казаков, но советской власти не признающий, — требует от Богатырева не иметь дела с большевиками. Главный герой, конечно же, ослушивается бандитского веления. В отместку люди Фомина убивают «секлетаря» Богатырева, Никона, изрубив того шашками. «Штаны и исподники у Никона были спущенные ниже, и половой вопрос весь шашками порубанный до безобразности. Больно мне стало глядеть на такое измывание, отвернулся»[190].

Затем достается и самому Богатыреву: «Начали они меня очень хладнокровно рубать, и упал я на сыру землю. Фомин из нагана вдарил два раза, грудь мне и ногу прострелил, но тут услыхал я со шляха: Пуць!.. Пуць!..»[191] От расправы героя спасает станичная милиция, которая отбивает своего председателя от преступников.

Шолохову важны детали жестокости банды Фомина, потому что в них раскрываются характеры героев и дух времени. Традиции вольного казачества, помноженные на хаос Гражданской войны, приводят к страшным трагедиям.

Богатырев и Фомин показаны как непримиримые враги: один борется за красных, другой — против них. Но есть в них и общая черта: оба они фанатичны в своей службе. Чудом уцелевший Богатырев, которому после нападения фоминцев ампутировали простреленную ногу, заявляет, лежа на больничной койке: «…ежели на советскую власть обратно получится нападение белых гидров и прочих сволочей, то мы из каждого хутора сумеемся сделать крепость и республику, стариков и парнишек на коней посажаем, и я хотя и потерявши одну ногу, а первый категорически пойду проливать кровь»[192]. Эти слова — не дань идеологии, а реалии, которые были лично известны Шолохову. Никакая жестокость и безрассудство эпохи не могут сломать этих людей, заставить их отказаться от убеждений.

Михаил Булгаков тоже сомневался в том, что народ может быть сам себе хозяином. Многие его народные персонажи — Швондер и Шариков в «Собачьем сердце», председатель жилтоварищества Никанор Иванович Босой из «Мастера и Маргариты» — не вызывают большой симпатии у читателя. Типаж простых людей весьма далек от чарующих идеалов народников XIX века. Обретя власть, Богатыревы и Фомины, Швондеры и Босые не осчастливят ни себя, ни собственную страну. Как тогда творить с такими людьми общее дело?

На этот вопрос отвечает другой булгаковский герой, Василий Иванович Лисович (Василиса) из «Белой гвардии», владелец дома, в котором семейство Турбиных снимает квартиру: «Я убежденный демократ по натуре и сам из народа. <…> Все, что вы видите здесь, и все, что сегодня у меня отняли эти мошенники, все это нажито и сделано исключительно моими руками. И, поверьте, я никогда не стоял на страже старого режима, напротив, признаюсь вам по секрету, я кадет, но теперь, когда я своими глазами увидел, во что все это выливается, клянусь вам, у меня является зловещая уверенность, что спасти нас может только одно… <…> Злейшая диктатура, какую можно только себе представить… Самодержавие…»[193] Эти слова звучат как приговор всем прошлым и будущим демократическим начинаниям.

Будто откликается на слова Булгакова герой Солженицына Илья Исакович в «Красном колесе»: «Не думайте, что республика — это пирог, объедение»[194]. В общем, эти слова вполне могли принадлежать и самому Солженицыну, не скрывавшему почвеннических взглядов.

Значит ли сказанное, что республиканизм чужд природе российского человека? Можно ли говорить, что нам всегда требуется тиран и деспот? Ведь именно на это свойство нашего народа ссылаются сторонники «сильной руки».

Здесь нужно оговориться: русская литература представлена писателями не только либерального, но и весьма консервативно толка. Символично, что и среди последних большинство составляют те, кто верит в возможность России быть свободной, подобной западным державам. Почти все писатели в один голос твердят: наш мужик не глупее, не вороватее, не нахальнее и ничем другим не хуже англичанина, француза и немца. В российском обществе, пускай и несовершенном, много пороков и неискоренимых бед, но и на его плодородной почве однажды прорастет демократическая республика.

Но каждый раз, когда ракетоноситель под названием «Российская Республика» готовится к взлету с космодрома, что-то в нем обрывается, двигатель затухает, и полет приходится отложить по техническим причинам. Ко всеобщему изумлению, космонавты, потратившие сотни часов на предполетную подготовку и испытания, не огорчаются, словно они никогда и не желали избороздить космические пространства.

Последнюю мысль однажды выразил Константин Левин из «Анны Карениной», напоминающий ходом мыслей и рассуждений самого Льва Толстого: «Я думаю, что двигатель всех наших действий есть все-таки личное счастье. Теперь в земских учреждениях я, как дворянин, не вижу ничего, что бы содействовало моему благосостоянию. Дороги не лучше и не могут быть лучше; лошади мои везут меня и по дурным. Доктора и пункта мне не нужно, мировой судья мне не нужен, — я никогда не обращаюсь к нему и не обращусь. Школы мне не только не нужны, но даже вредны, как я тебе говорил. Для меня земские учреждения просто повинность платить восемнадцать копеек с десятины, ездить в город, ночевать с клопами и слушать всякий вздор и гадости, а личный интерес меня не побуждает»[195].

Причем Левин не полуграмотный крестьянин, он молодой образованный помещик. Он не возлежит, подобно Обломову, на диване, а энергично преобразует мир вокруг себя. Будучи решительным, любящим жизнь, увлеченным насущными проблемами собственного имения, он не понимает, зачем ему заниматься земскими — общественными — делами, если прямой пользы от этого никакой нет.

В русской литературе часто встречаются многочисленные зарисовки, изображающие тщетные попытки людей из народа научиться управлять страной и собственной жизнью. Однако это нельзя воспринимать как гимн всевластию и тирании. На пути к подлинному народовластию неизбежны просчеты, но такие ошибки не опровергают верности цели, а лишь ставят под сомнение правильность выбранного пути.

Наша литература никогда не идеализировала российский народ, но не отрицала и другого: никакого будущего у страны без участия самого народа быть не может. В «Повести о том, как мужик двух генералов прокормил» Михаила Салтыкова-Щедрина перед нами предстают отставные генералы, попавшие на необитаемый остров. Оставшись лицом к лицу с дикой природой, стихией, они едва не умирают с голоду. В итоге их спасает простой русский мужик.

Огорчение, разочарование и страхи, которые рождаются в народе от