Грёзы о воздухе. Опыт о воображении движения - Гастон Башляр

существо воздушное. Но поскольку сугубо динамическое существо обязано сохранять имманентность своего движения, оно не должно быть причастно движению, которое полностью его остановит или до беспредельности ускорит: для динамизированного существа земля и воздух неразрывно связаны.

И теперь понятно, почему Новалис порою описывал тяготение как узы, «препятствующие бегству в небеса». Для него мир – это красота, рожденная из вод в духе концепций нептунизма, над которыми часто раздумывали выдающиеся поэты. Это замок «старинный и чудесный; он упал со дна глубоких океанов и неколебимо высится и по сей день; невидимые узы удерживают подданных этого царства, чтобы воспрепятствовать их бегству в небеса».

Подданные царства – это минералы, как о них грезит материальное воображение. Поэтому и в кристалле, благодаря незримым узам, цветаˊ неба сохраняются землей. Вы можете грезить «по-воздушному» о синеве сапфира, как будто в этом камне сгустилась небесная лазурь; вы можете грезить «по-воздушному» и об огне топаза, как будто топаз живет одной жизнью с заходящим солнцем. Вы можете также грезить «по-земному» о голубизне небес, воображая, что вы сгущаете небо в тигле ладони и оно затвердевает, становясь сапфиром. Земное и воздушное воображения объединяются, трудясь над кристаллами и драгоценными камнями; во всяком случае, они всегда наготове и поджидают восторженную или сосредоточенную душу, которая наделит их воображаемым динамизмом. К этой проблеме мы вернемся в другой работе, когда займемся созерцанием кристаллов; заканчивая эту главу, где нам предстояло объединить элементы динамики воображения, мы хотели предвосхитить двойную возможность: грезить, падая, и грезить, поднимаясь. В одном и том же кристалле, стало быть, возникают двунаправленные вертикальные грезы, устремленные в глубины и взлетающие ввысь, – о земле и о воздухе. Велика та душа, которая удерживает их, подобно другим воображаемым объектам, в должном вертикальном положении, сохраняя их вертикальную мощь, – uno actu.

Иногда легкое нарушение равновесия или едва ощутимая дисгармония омрачает реальность нашего воображаемого бытия – и мы испаряемся или конденсируемся, грезим или мыслим. Если бы мы всегда могли воображать!

Глава 4

Труды Робера Дезуайля

О если б ты обратил свой взор на одно только это слово: вознесся…

Данте

I

Вот уже больше двадцати лет Робер Дезуайль работает над психологией сна наяву, или, точнее говоря, над методологией управляемых грез, формирующей настоящую пропедевтику к асцензиональной психологии. Фактически метод Робера Дезуайля – не столько способ исследования, сколько медико-психиатрическая техника. Ее цель – посредством асцензиональных грез дать выход блокированным движениям души, обеспечить счастливый исход ощущениям смутным и «не находящим осуществления». Этот метод был внедрен во многих швейцарских клиниках. Мы полагаем, что он мог бы стать одной из наиболее действенных процедур психагогии, одним из основных вдохновителей которой является Шарль Бодуэн[146]. Работы Робера Дезуайля опубликованы в женевском журнале Action et Pensée. Они стали темой книги: «Исследование подсознательной чувствительности методом сна наяву. Сублимация и достижения психологии»[147]. Нам хотелось бы подчеркнуть важнейшие тезисы этой книги, а кроме того, воспользоваться всеми удобными случаями для сопоставления наших положений о метафизике воображения с наблюдениями Робера Дезуайля.

Сущность метода Дезуайля состоит в выработке у грезящего субъекта привычки к ониризму вознесения. Эта психическая техника предлагает группировать ясные образы, способные привести в движение образы «бессознательные», а кроме того, укреплять ось сублимации, которую следует постепенно наделять самосознанием. Человек, усвоивший метод Дезуайля, последовательно открывает для себя вертикаль воздушного воображения. Он начинает понимать, что это – некая линия жизни. Мы, со своей стороны, тоже считаем, что воображаемые линии – это подлинные линии жизни, и прервать их труднее всего. Воображение и Воля – суть два аспекта одной и той же глубинной силы. Воля развита у того, кто умеет воображать. С проясняющим воображением желание сочетает волю к воображению, к переживанию того, что мы воображаем. Когда мы располагаем образы в должном порядке, наши действия впоследствии становятся связными даже в мелочах. Продвигаясь по предложенным Дезуайлем вертикалям образов, субъект усваивает привычку к ясной, счастливой и стремительной сублимации. Таким способом наведенному сну наяву удается помочь нам использовать онирические силы для прекращения беспорядочного волнения, порою вызывающего невроз, и научить нас сознательной жизни, которая наконец-то поможет нам проявить упорство в наших действиях и ощущениях – поскольку мы научимся упорствовать в наших образах. Мы не исказим мысли Дезуайля, если скажем, что в его методе происходит преобразование онирической энергии в моральную в том же смысле, в каком хаотическая теплота преобразуется в движение. Моралисты любят говорить нам об изобретениях в сфере морали, как если бы нравственная жизнь была плодом рассудочной деятельности! Пусть они лучше скажут нам о такой изначальной способности, как моральное воображение. Именно воображение должно показать нам линию прекрасных образов, вдоль которой расположится динамическая схема героизма. Примером здесь послужит сама причинно-следственная связь в области морали. Но еще более показательным, нежели примеры, приводимые людьми, станет пример, рожденный природой. «Назидательная» причина может сделаться субстанциальной, когда человек вообразит, что действует в согласии с природными силами. Тот, кто поставит себе задачей приравнять жизнь к воображению, ощутит, грезя об уносящейся ввысь субстанции и живя жизнью воздушной стихии в своем вознесении, что он становится благороднее. Как видно, нам не стоит особого труда истолковать тезисы Робера Дезуайля в духе нашей метафизики воздушного воображения.

II

Больному, заблокированному в рамках бессознательного комплекса, метод Дезуайля, в отличие от классического психоанализа, предлагает даже не растормаживание, а именно «снятие с якоря». При том что классический психоанализ ограничивается распутыванием комплексов посредством «актуализации давно забытой эмоции», но так и не дает программы работы с чувствами, как бы там ни было, неясными и не адаптированными субъектом, – психоанализ Дезуайля доводит реализацию сублимации до максимума, готовя для нее пути вознесения и «способствуя переживанию субъектом новых ощущений», представляющих собой сами типы морализации эмоциональности (р. 55). Классический психоанализ изучает затруднения в изначальном формировании личности. Его цель – исправить то, что выкристаллизовалось в прошлом вокруг неудовлетворенного желания. Психоанализ же Дезуайля – который было бы справедливо называть психосинтезом – преимущественно делает попытки определить условия синтеза для формирования личности заново. Новизна чувств, становящаяся частью личности, та новизна, которая, на наш взгляд, и является подлинной функцией воображения, зачастую сама собой исправляет неудачно сложившееся прошлое. Разумеется, Робер Дезуайль отдает себе отчет в том, что психиатр и воспитатель должны расчистить все, что мешает психическому будущему человека, – и в этом отношении задачи психоанализа остаются актуальными[148], – но личности, которую мы недавно освободили от бремени тяжелого прошлого, следует по возможности