Грёзы о воздухе. Опыт о воображении движения - Гастон Башляр

скорее предложить какие-то формы будущего. Дезуайль часто даже не решается приглашать больного делать тягостные признания, и поэтому начинает непосредственно с предложения собственных образов вознесения и будущего. Без этого скорейшего или даже мгновенного внушения будущего роста у больного, который долго страдал от своих ошибок и заблуждений, могут возобновиться страдания; его смятенная жизнь может не измениться. До психоаналитического лечения у него было тяжело на душе. Но за один день на душе легко не станет. Если удовольствие бывает легким и естественным, то счастью следует учиться; необходимо осознавать все ценности, способствующие счастливому облегчению.

Несомненно, философа отвращает от такого исследования то, что на протяжении всей книги Дезуайля такая великолепная программа излагается в виде простейших уроков, которые – с точки зрения интеллекта – подаются с легкостью, кажущейся чрезмерной. Однако же то, что легко в сфере понятий, не обязательно будет таковым в области действий, а еще менее – в царстве воображения. Не воображай, что взбредет в голову! Речь идет не о том, чтобы воображать что угодно. Напротив, эйфорический переворот сталкивается с трудной задачей: обеспечить единство воображения. Чтобы добиться этого единства, чтобы представить себе динамическую схему, ведущую к счастью, необходимо, стало быть, вернуться к одному из великих принципов материального воображения. Это недостаточное, хотя и необходимое, условие счастья. Мы не можем стать счастливыми, имея раздробленное воображение. Сублимация – позитивная задача воображения – не может быть случайной, разнородной, «точечной». Принцип успокоения должен окружить своим ореолом все страсти, даже имеющие отношение к силе.

III

Пронаблюдаем за методом Робера Дезуайля, производящим впечатление внешней простоты.

Освободитесь от гнета ваших забот – таков, несомненно, будет первый совет психиатра встревоженной душе. Дезуайль же этой отвлеченной формулой не пользуется. Этой ультрапростой абстракции он противопоставляет ультрапростое же воображение: выметите ваши заботы. Только не оставайтесь под властью слов, переживайте жесты, наблюдайте за образами, следите за жизнью образа. Итак, следует пользоваться воображением, «словно метлой». Станьте homo faber, т. е. беднягой-подметальщиком, который занимается довольно-таки монотонным делом! Вам предстоит мало-помалу проникнуться его сновидениями, его ритмизованными грезами. Что вам необходимо вымести? Заботы или сомнения? В каждом из двух случаев вы будете совершенно по-разному махать метлой. Переходя от одного случая к другому, вы ощутите диалектику тщательности и решительности в действии. А может быть, причина недуга вашей души – это просто розы увядшей любви? В таком случае работайте медлительными жестами, осознайте завершение вашей грезы. Как прекрасно проходит ваша исчезающая меланхолия! Как быстро рассеивается ваше прошлое! Скоро закончится работа, и вы задышите со спокойной и собранной душой, чуть светлой, чуть пустой и немного свободной[149].

Этот непретенциозный и невзыскательный «образный» психоанализ возлагает работу «ужасного» психоаналитика на образы. Пусть «каждый метет перед своим гумном», и нам больше не потребуется бестактная помощь. Задачей анонимных образов здесь является наше исцеление от наших личных образов. Один образ лечит другой, греза исцеляет воспоминания.

Другой пример, возможно, тоже окажется небесполезным. С равным успехом Дезуайль применяет «метод тряпичника». Он более аналитичен, нежели «метод подметальщика». Его следует рекомендовать тем, кто хочет освободиться от забот чуть более осознанных, нежели тысячи аморфных тревог, тысячи несформулированных и невыразимых беспокойств, которые допускают «выметание». Больному же, мучимому определенной заботой, Дезуайль советует положить ее вместе со всеми остальными тревогами в котомку тряпичника, в мешочек за спиной, что, в общем, согласуется с выразительным и действенным жестом, когда мы отбрасываем рукой за спину то, что решили подвергнуть презрению.

Здесь нам все еще могут возразить, что жест – это пустое кривлянье, что освобождение личности осуществляется в более глубинных и таинственных сферах. Но не следует забывать, что мы имеем дело с психикой, которая не отваживается принять решение и глуха к порицаниям и укорам. И воздействовать на такую психику можно только на основе формирования воображаемого поведения. Мы покажем больным жесты освобождения, веря именно в интегрирующие свойства психологии поведения, сформированного в соответствии с образами стихий.

Остается, очевидно, рассмотреть еще альтернативу: жест наигранный и жест воображаемый. Если пациент, имеющий полную свободу сопротивления психоанализу, ограничивается симуляцией предложенных жестов, метод Дезуайля никакой пользы не принесет. В состоянии притворства больной включит рассудок, он настроен критически и полемически. Иначе пойдут дела, если он предастся воображению всей душой, и воображению искреннему, – это плеоназм, ибо чем было бы воображение без искренности? Воображение – прямая, непосредственная и целостная деятельность. Это способность, наделяющая психическую сущность человека наибольшим единством; именно в воображении психика поистине обретает принцип своего единства. Больше всего воображение господствует над жизнью чувств. Мы, со своей стороны, считаем, что в жизни чувств бывает настоящий голод по образам. Чувство одушевляется группой чувственных образов, образы эти нормативны, они закладывают фундамент моральной жизни. Предлагать образы оскудевшему сердцу всегда целительно.

Метод, практикуемый Дезуайлем в течение двадцати лет, подтверждает могущество «образных техник». Мы и сами могли бы привести массу примеров назидательного характера, касающихся весьма простых и заурядных физических действий. Мы могли бы продемонстрировать, что орудия труда, представляющие собой не «затвердевшие» предметы, а хорошо упорядоченные жесты, вызывают особого рода грезы, почти всегда целебные и полные энергии грезы о труде. С ними сочетаются «глаголы», хорошо подогнанные друг к другу слова, энергичные стихи: теория homo faber может действовать и в царстве поэзии – поэзии счастливой, непременно счастливой. Превратить это в рассудочную и утилитарную теорию означает коснуться лишь одной стороны вещей. Труд – источник неопределенных грез в той же мере, что и источник познания. Старые добрые орудия труда – «динамические образы». В режиме воображения ими можно пользоваться с таким же успехом, как и в режиме труда. Эпопея грез разворачивается и в труде, и в отдыхе.

IV

То, что Дезуайль предлагает больному образы свободы, а не советы, как освободить воображение, соответствует, кроме прочего, принципу, который мы обязаны подчеркнуть: Дезуайль отвергает гипнотическое внушение. И это убеждение согласуется с фундаментальным принципом его метода. По сути, речь идет о «наведении» автономной сублимации, которая будет способствовать подлинному воспитанию воображения. Поэтому гипнотизм следует отбросить: весьма часто он сопровождается амнезией, а значит, не может воспитывать. И здесь мы ясно видим еще одно расхождение между классическим психоанализом и психосинтезом Дезуайля. Метод Дезуайля, в сущности, является ясной, осознанной и активной сублимацией. Вызывая успокоение души пациента, Дезуайль, несомненно, добивается пассивного отношения, когда больной не отвергает простейшего инициирующего образа, который будет ему предложен. Но Дезуайль настоятельно подчеркивает, что это пассивное внимание не имеет ничего общего с «доверием при гипнозе» (р. 37), с «состоянием, несовместимым с сохранением здорового духа».

Когда душа уже несколько подготовлена