Казань и Москва. Истоки казанских войн Ивана Грозного - Павел Канаев

Имела Казань дипотношения и с Астраханским ханством, с которым в основном поддерживался мир. Астраханцы то и дело оказывали определенную военную помощь казанцам в различных конфликтах.

Абсолютная дипломатическая тишина сохранялась лишь между Казанским ханством и Большой Ордой. Повторим, в целом эти татарские государства оставались сугубо враждебными друг другу по вышеописанным причинам. В источниках не встречается сведений об обмене посольствами между казанцами и большеордынцами, как, впрочем, и о каких-либо военных столкновениях.

Развиваются с начала XVI столетия и дипсвязи Казани с Османской империей через посредство Крыма. Дойдет до того, что в начале 20-х годов на казанский престол взойдет дядя султана Сулеймана Великолепного, крымский царевич Сагиб Гирей, а в 1524-м волжское ханство вовсе объявят вассалом Турции. Этот эпизод по-разному оценивается в историографии: от полного и фактического подчинения ханства османам до чисто формального акта, не имевшего никаких реальных политических последствий. К счастью для Москвы, период турецкого главенства над Казанью продлился недолго.

Общалась Казань и с западным миром, в частности с Великим княжеством Литовским. Особенно казанско-литовская дипломатия оживлялась в периоды обострения отношений каждой из сторон с Русским государством. Литва всячески старалась натравить волжское ханство на Москву, и казанцы отвечали западным партнерам полным «алаверды». Например, в 1506 году Мухаммед-Эмин втягивал литовцев в русско-казанский конфликт, в разы преувеличивая потери московских войск. Как писал хан, у него «в руках померло» десять тысяч русских воинов. Похожий посыл несли и встречные грамоты в Казань относительно победы сил Литвы в битве на Орше:

«Мы, воземъши Б(о)га на помочь, сами с нимъ великии ступъныи бои мели и зь Божее помочи воиско его все на голову поразили… и воеводы и кн(я)зи и панове его радны многи намъ в руки впали… Про то навпоминаемъ тебе, брата нашего, абы ся еси с тымъ неприятелемъ нашимъ московскимъ не мирилъ, а нам бы еси былъ приятелемъ и посполу с нами на того неприятеля нашого былъ заодинъ»[17].

В 1506 году, в разгар русско-казанской войны, к великому князю Литовскому Александру прибыли послы от хана Мухаммед-Эмина, которые чуть позже присутствовали на коронации уже Сигизмунда в Вильне. Литовцы встретили гостей из Поволжья с распростертыми объятьями. Казанскому представителю Хакиму Берди вручили в дар скакуна, две шубы, отрезы сукна. В свою очередь, новый польско-литовский правитель отправил в волжское ханство посла по фамилии Сорока. Он вез поминки (сукно, серебряную чашу и 13 локтей аксамита) уже непосредственно хану. Увы, никаких вестей из Казани Сорока «на хвосте» принести уже не смог, так как скончался прямо в столице ханства, вероятно, по естественным причинам. Дальше «протоколов о намерениях» создать военный альянс против Москвы дело тогда не двинулось, хотя эта тема так и оставалась лейтмотивом всей казанско-литовской дипломатии.

Литва даже вмешивалась во внутренние дела Казани, подыгрывая Крыму. Так, Сафа Гирей, занявший казанский престол после свержения и убийства очередного московского ставленника Джана-Али, вовсе признавал главенство Сигизмунда II Августа. Еще будучи крымским царевичем, Сафа не просто называл себя «сыном» Сигизмунда, но и обещал оказывать ему всяческую помощь в борьбе с Русским государством. Вполне возможно, так ставленник Тавриды платил за содействие в утверждении его на казанском троне в 1524 году.

Интересно, что в своих письмах уже конца 30-х годов XVI века хан продолжает называть Сигизмунда «отцом», хотя на деле никакой политической зависимости Казани от него не существовало. Такие «реверансы» подчеркивали верность Сафы Гирея данному им слову быть «приятелю вашей милости приятелем, а неприятелю – неприятелем». Разумеется, развитие казанско-литовских контактов являлось производной от возраставшего влияния Крыма на волжское ханство. С 1512 года Таврида и Литва все чаще действуют сообща против Великого княжества Московского.

Если же взглянуть в целом на дипломатию Казанского ханства, то она пыталась балансировать между разными силами подобно искусному канатоходцу. Но в реальности уже с конца XV века скорее походила на флюгер, вращающийся под дуновением разных внешнеполитических порывов то в одну, то в другую сторону.

Статус Русского государства: «А мы как есть… от Августа-кесаря»

«Исполин-младенец» – таким оксюмороном охарактеризовал Иван Иванович Лажечников Русское государство времен Ивана Великого. Трудно выразиться более емко: нарождавшаяся империя и вправду только вчера скинула с себя пелену раздробленности и политической несамостоятельности. «Взросление не по дням, а по часам» задавало определенный вектор развитию русской дипломатии.

То, как в Москве придирались к каждой запятой в грамотах иностранных послов и указывали им на дверь из-за цвета печати на документе, сегодня многим покажется странным. Но дело здесь вовсе не в «нарушении фирменного стиля»: нередко какая-нибудь мелкая деталь доходчивее любых слов выражала отношение одного правителя к другому. Если, скажем, в XVIII столетии даже на определенные огрехи в царской титулатуре иногда смотрели сквозь пальцы, то на стадии становления единой державы мелочей не было. Любая «ошибка» становилась опасным прецедентом. Подписанный по невнимательности документ, где в формулировках принижен статус монарха или не указаны подконтрольные ему земли, мог привести к войнам, территориальным претензиям и многим другим неприятностям. Следили московские дипломаты не только за текстами посольских грамот, но и за собственными словами. Порой какие-то невнятные для современного человека «заклинания» (скажем, «царево слово на голове держу») настолько роняли престиж страны и ее государя, что сознательный посол где-нибудь в Бахчисарае отказывался произнести такое и под страхом смерти.

Подобная самоотверженность дипломатов вкупе с ростом могущества их правителя приносила свои плоды. Вторая половина XV – первая треть XVI века отмечены полосой признания Великого княжества Московского значимой державой в глазах всего известного мира. Даже тогдашний «сотрясатель вселенной», османский падишах, назвал великого князя братом, то есть равным. Этот термин стал ключевым для московских правителей, которые «братались» с самыми сильными монархами Запада и Востока. Поэтому когда в 1489 году прибывший в Москву австрийский посол посулил Ивану III пожалование королевским титулом от императора взамен на вступление в антитурецкую лигу, ответ великого князя был однозначным. Он вольный самодержец по «Божьему произволению», и назначений от кого-либо еще «высочайшее небесное начальство» не потерпит. Ведь принять предложение императора означало признать вассальную зависимость от Габсбургов.

И без их ненужных милостей титулатура московского правителя постоянно набирала вес по мере присоединения все новых княжеств к его государству. Еще в 90-е годы XV – начале XVI века она включала порядка девяти пунктов: великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Тверской и т. д. Уже при Василии III список увеличился до 21 территории и «иных земель». Все это скрупулезно указывалось