Казань и Москва. Истоки казанских войн Ивана Грозного - Павел Канаев

Пока дипломаты, как тот моряк из известной песни, «слишком долго плавали», могла полностью смениться политическая повестка. Выданные в Москве наказы и инструкции попросту теряли актуальность, и послам приходилось импровизировать на свой страх и риск. К тому же за короткий срок действия такой оказионной дипмиссии русские представители должны были успеть решить огромное количество вопросов. Не говоря уже о космических расходах как на отправку собственных, так и на прием зарубежных посольств.

Со времен Ивана III на дипломатический церемониал в Москве и вправду не скупились: назвался Третьим Римом – изволь не ударить в грязь лицом! В источниках сохранились кое-какие детали приема в Русском государстве османского посла князя Кемаля в 1514 году. Изначально его дипмиссия остановилась в Коломне, куда для дорогого гостя отправили двух иноходцев, а заодно целую армию охраны и обслуживающего персонала (20 детей боярских, 70 трубачей и 20 конюхов). Представитель падишаха прожил в Московском государстве без малого год, все время оставаясь на полном обеспечении казны, посещая роскошные пиры и другие мероприятия.

Объяснялся такой размах вовсе не чрезмерным радушием русских властей или тем более лишним золотом да серебром в Казенном дворе. Численность эскорта, дипломатические дары, место квартирования послов – все это ярко выражало статус принимающей стороны, точно так же, как и повседневный дворцовый быт, который со времен Ивана III стремительно набирал лоска. Теперь великий князь не просто время от времени принимал зарубежных посетителей, после чего облегченно выдыхал и сменял парадные одежды на домашние тапочки. Во служение государю прибывали все новые иностранные подданные; некоторые из них (скажем, мастер на все руки Аристотель Фьораванти) становились постоянными гостями при дворе. Да и дипмиссии нередко задерживались в Белокаменной надолго. Так что приходилось «держать марку» перманентно, а не выстраивать торжественные декорации от случая к случаю. Московский придворный церемониал вбирал в себя и причудливо компилировал европейские, византийские, ордынские и старорусские черты.

И снова перед нами встает пресловутая проблема источников. Если казанское посольское дело приходится разглядывать через московские «очки», то русский дворцовый обычай – через западноевропейские. Сохранившиеся памятники отечественного происхождения – это преимущественно актовый материал, где содержится масса сухих деталей, цифр и «стенограмм». А вот на цветистые описания пиров и аудиенций дьяки с подьячими, к сожалению, были скупы.

Зарубежные же гости, напротив, охотно делились своими наблюдениями о придворных и не только нравах «Московии». Их воспоминания и путевые записки представляют большой интерес, хотя, как и любой нарратив, должны восприниматься критически. Особенно это касается опусов времен Василия III, когда стараниями Польско-Литовского государства и на почве недопонимания в турецком вопросе началась полноценная информационная война Запада против Москвы.

К примеру, барон Сигизмунд Герберштейн в «Записках о московитских делах» методично рисует в лице Василия III образ тирана, который «всех одинаково гнетет жестоким рабством». Не делалось поблажек и дипломатам. Якобы любые врученные лично послам дары великий князь тут же изымал в пользу казны. Вот и «тяжелые золотые ожерелья, цепи, испанская монета» и другие ценности, пожалованные князю Ивану Посеченю Ярославскому и секретарю Семену Трофимову императором Карлом V, были тут же у них отобраны в Москве. На расспросы возмущенного Герберштейна послы лишь стыдливо прятали глаза, а потом и вовсе начали избегать свободолюбивого европейца. Не приведи господь, еще сболтнут ему чего лишнего про своего алчного и авторитарного государя.

Есть ли в данном рассказе доля истины или он так же «правдив», как позорное спасение Василия Ивановича от крымчан в стоге сена в 1521 году, сказать сложно. Доказательная база Герберштейна зачастую ограничивается железным аргументом «говорят». Допустим:

«…говорят, что, протягивая руку послу римской веры, государь считает, что протягивает ее человеку оскверненному и нечистому, а потому, отпустив его, тотчас моет руки»[19].

Не все иностранные свидетельства имеют столь негативный окрас, а многие вполне укладываются в общую дипломатическую парадигму того времени и кажутся весьма правдоподобными. Да и целый ряд наблюдений того же Герберштейна подтверждается прочими источниками. Как сказала обворожительная героиня гайдаевской комедии, «не может же человек каждую минуту врать». Возьмем хотя бы описание того, как в Москве принимали зарубежных послов.

«Ибо у московитов существует такое обыкновение: всякий раз, как надо провожать во дворец именитых послов иностранных государей и королей, по приказу государеву созывают из окрестных и соседних областей низшие чины дворян, служилых людей и воинов, запирают к тому времени в городе все лавки и мастерские, прогоняют с рынка продавцов и покупателей, и, наконец, сюда же отовсюду собираются граждане, – пишет Сигизмунд. – Это делается для того, чтобы через это столь неизмеримое количество народа и толпу подданных выказать иностранцам могущество государя, а через столь важные посольства иностранных государей явить всем его величие. При въезде в крепость мы видели расставленных в различных местах или участках людей различного звания. Возле ворот стояли граждане, а солдаты и служилые люди занимали площадь; они сопровождали нас пешком, шли впереди и, остановившись, препятствовали нам добраться до дворцовых ступеней и там слезть с коней, ибо сойти с коня вблизи ступеней не дозволяется никому, кроме государя. Это делается также потому, чтобы казалось, что государю оказано более почета»[20].

Теперь оставим нарративную лирику и обратимся к сугубо административной стороне вопроса. В рассматриваемый нами период посольские дела на самом высшем уровне входили в компетенцию великого князя с Боярской думой. Всей дипломатической перепиской ведал печатник или, другими словами, хранитель государственной печати. Связи с Востоком традиционно находились под контролем великокняжеского казначея. Организационный аспект – устройство аудиенций, отправление, прием и снабжение всем необходимым посольств – курировали отдельные дьяки и подьячие. Нередко такие задачи в разовом порядке ложились на плечи разных доверенных лиц.

Хотя массовая специализация московских чиновников именно в посольской службе начнется во времена Ивана Грозного, старт этому процессу был дан уже при его деде. Небезызвестный покровитель ереси жидовствующих дьяк Федор Курицын и его коллега Болдырь Паюсов занимались преимущественно вопросами дипломатии. В помощь таким функционерам назначались подьячие, приставы-дворяне, которые сопровождали иностранные миссии, толмачи, переводчики[21].

Словом, в боевых условиях постепенно складывался стойкий дипломатический аппарат Русского государства. По мнению Александра Филюшкина и некоторых других исследователей, уже при Василии III фактически существовал отдельный госорган, ведавший сношениями Великого княжества Московского с зарубежными державами. Официально же подобное ведомство (Посольский приказ) утвердят в 1549 году, когда Иван Грозный передаст все посольские дела в ответственность дьяка Ивана Висковатого.

К тому моменту в московских канцеляриях успеет сложиться развитое дипломатическое делопроизводство.